ТЕРЕНТIЙ ТРАВНIКЪ "ЛИМОННЫЙ ЛЯГУШОНОК"

“Dе gustibus non disputandum”

 

Как-то, прогуливаясь в парке, я увидел человека, который некоторым странным образом привлек мое внимание. Он сидел на поваленном дереве и держал в руках небольшую жестяную коробочку.

Крышка ее была открыта, и человек доставал какие-то прозрачные фигурки, как мне показалось, из стекла, рассматривал каждую на свет, слегка прищурив правый глаз, и что-то говорил, обращаясь к ней, а потом аккуратно опускал ее в коробочку.

На нем был малиновый бархатный сюртук, такие же широкие брюки и деревянные сандалии. Человек был маленького роста. Я даже сначала подумал, что это ребенок, но, разглядев горб, тщательно укрытый длинными вьющимися волосами, понял, что ошибался. Остановившись в нескольких шагах от него, я попытался рассмотреть странные фигурки, которые он перекладывал и был этим настолько увлечен, что совсем не обращал на меня никакого внимания.

Был теплый весенний день, и я не торопился возвращаться домой. Простояв несколько минут рядом, я вдруг увидел, что карлик достал из коробочки нечто похожее на паука янтарного цвета и быстро переложил его в боковой карман. Не поднимая головы, он продолжал вглядываться вглубь коробочки, содержимое которой со стороны казалось мне нескончаемым.

– Если вас так интересуют эти безделушки, то я мог бы подарить вам любую из них, – неожиданно произнес он, не оборачиваясь ко мне и продолжая увлеченно заниматься своим делом.

Я вздрогнул, будто выходя из оцепенения. Не зная, что ответить, я продолжал наблюдать за его руками.

– Посмотрите... Они так забавны... Они просто удивительны! – и он вытащил еще одну фигурку, на этот раз – темно-синюю. Она сияла на его ладони, как прекрасный сапфир.

Поскольку я не очень хорошо вижу, мне показалось, что это была лягушка. Впрочем, точно не могу сказать. Он держал ее за лапку указательным и большим пальцами, слегка покручивал, внимательно разглядывая на свет, и странно улыбался. Вдруг неожиданно он положил фигурку в коробку, быстро закрыл крышку, сунул коробку себе в карман и, ловко соскочив с дерева, слегка прихрамывающей походкой направился в глубь парка.

– Молодой человек, позаботьтесь о себе. Через час будет дождь, а вы, любезный, без зонта, – произнес он и исчез в тени аллеи.

Я посмотрел вверх. Небо было чистое и безоблачное. Еще немного постояв, я продолжил свою прогулку, размышляя о произошедшем со мной в этот день.

 

Однако мысли помимо моей воли постоянно возвращались к карлику. Так, неспешно, я добрел до беседки, в которой любил отдыхать, достал книгу и начал читать...

Подул легкий ветерок, парк вздохнул и тихо зашумел. Крупные капли дождя тяжело и редко застучали по листьям. «Странно», – подумал я и еще раз вспомнил об этом человеке. В парке стало безлюдно и тихо, запахло сырой землей. Читать я почти не мог, мысли мои путались, и я постоянно отвлекался от прочитанного.

Вскоре дождь прекратился, но я поспешил домой. Проходя около поваленного дерева, я вдруг увидел, что на том месте, где сидел незнакомец, стоит та самая жестяная коробочка, которую я видел час назад в его руках.

Некоторое время я сомневался, но потом подошел и взял ее. Не решаясь ее открыть, я внимательно рассматривал рисунок на крышке. Он был весьма необычный. В еловых веточках, расположенных по кругу, был выдавлен лунный серпик, с одного бока от него была начертана буква «Й», а с другой стороны выступал квадрат и что-то вроде спирали, замыкающейся на острие серпика и плавно переходящей в него. В самом низу располагалась надпись: "Aber keids". Наконец я все же попытался открыть коробочку, но, сколько я ни старался, крышка не поддавалась. Я уже отчаялся в надежде увидеть содержимое и хотел, было, поставить ее на место, но неожиданно в глубине аллеи показались две молодые женщины, гуляющие с детьми. Моя рука, не повинуясь моему устремлению, как бы сама засунула коробочку в карман, и я торопливо зашагал к дому.

Домой я добрался без приключений, а, войдя, быстро прошел в комнату и поставил коробочку на стол.

В этот вечер я был приглашен на чай к своим друзьям и вернулся от них уже ближе к полуночи. Приняв душ и плотно закрыв шторы, я подошел к столу, не отрывая взгляда от шкатулки. Некоторое время я раздумывал, замерев, и прислушивался к тишине в своей квартире.

 

Вдруг непонятная тревога и даже страх овладели мной. Против своей воли я взял коробочку в левую руку, а правой потянул крышку вверх. Крышка на удивление легко открылась.

Наклонясь, я заглянул внутрь. У коробки не было дна!.. Всепроникающая мягкая бесконечность темным глухим кругом высветилась в глубине...

Раздался звонок в дверь. Я посмотрел на часы – было около десяти вечера. Это мой сосед. Он иногда заходил ко мне.

Я проводил его в комнату, а сам пошел на кухню, чтобы приготовить чай. Вдруг я вспомнил о коробочке.

Какое-то неясное беспокойство охватило меня. Я поспешил обратно в комнату. Гриша (так звали соседа) стоял около

стола, в его руках была коробочка, и он внимательно рассматривал ее.

Потом его рука медленно потянулась внутрь жестяного сундучка. В тот же миг он весь побледнел, на лице его отразился неописуемый ужас, он протянул в мою сторону руку и открыл рот, как бы в крике обращаясь ко мне. Его рука все больше и больше втягивалась в коробку.

Я попытался подойти к нему, но какая-то сила пригвоздила меня к полу, и я мог только наблюдать происходящее. Его лицо стало терять привычные черты. Он весь стал как будто лимонное желе. В комнате не было ни звука. Его тело все больше и больше теряло свою форму.

Передо мной уже висела огромная капля яркого ослепительно-желтого цвета.

Постепенно она начала всасываться в коробочку, издавая те же звуки, что и вода, втекающая в предоставленное ей отверстие.

Минуту спустя раздался последний хлюпающий звук, и все исчезло. Я почувствовал, что теряю сознание...

 

Когда я открыл глаза, было уже утро. Я посмотрел на стол, но на столе ничего не было.

Не позавтракав, я отправился к Грише домой. Дверь никто не открыл. Потрясенный событиями прошлого вечера, я сам не заметил, как очутился в парке на той самой аллее. Мое удивление стало еще больше, когда среди деревьев я увидел того самого незнакомца.

Он сидел на поваленном дереве спиной ко мне. Я направился к нему и, подойдя поближе, остановился. Незнакомец меня заметил, но, казалось, не обращал никакого внимания. Коробочка лежала рядом с ним в траве.

Я уже собрался спросить его, в чем дело, но в этот момент он обернулся и сам начал разговор, протягивая ко мне руку ладонью вверх.

 

– Взгляните, какая прелесть, – ровным голосом произнес он. И тут только я заметил, что незнакомец слеп. Я перевел взгляд на его руку. На ладони сидел прозрачный, как будто сделанный из стекла лягушонок.

 

– Посмотрите, какой изумительный цвет, – продолжал он.

 

Я удивился, ведь он не мог его видеть. Но мои размышления молниеносно прервала внезапно возникшая страшная догадка.

Только сейчас я обратил внимание на цвет. На его руке сидел маленький изящный лягушонок необыкновенно яркого лимонного цвета...

 

Больше незнакомца я в парке не

встречал.

 

Когда я вечером зашел к Грише, его жена мне сообщила – ей звонили с Гришиной работы и сказали, что его послали в командировку по какому-то срочному делу, сказали, чтобы она не волновалась. Как только он доберется до места, он постарается ей позвонить...

 

1991г.

 

«ЧЕЛОВЕК ИЗ ЗЕРКАЛА»

 

«Vеh soli»

 

В одном маленьком городе, на самой его окраине, стоял дом. Он был старый и совсем незаметный. У дома была одна дверь с большим и ржавым замком, петли скрипели. Окна были всегда закрыты плотными шторами. В городе об этом доме ходила дурная молва. Чего только не приписывали этому дому и его владельцу. Но никто никогда не заходил туда и толком ничего не знал.

В доме жил одинокий человек. У него нигде и никогда никого не было. Этот человек носил шляпу, носил всегда и везде. И когда его спрашивали, почему он ее не снимает, он отвечал, что это – не на мне шляпа, а я ¬– в шляпе.

Каждый вечер, в семь часов, он закрывал дверь на замок, садился в кресло и рассуждал: если я одинок, то у меня никого нет. Если у меня никого нет, то я никому не нужен. Если я никому не ну-жен, то меня ни для кого нет. Если меня ни для кого нет, то, значит, и меня нет. Ведь как я могу быть, если меня ни для кого нет? Значит – меня нет». Потом он вздрагивал, так как следующий ответ был: «Но я есть! И все же, как я могу быть, если меня нет: я знаю, что я есть – кругом знают, что меня нет. Так есть я или нет?»

И, ничего не решив, он ложился спать, говоря, что этой ночью умрет, и все будет хорошо. Ведь зачем ему жить, если его нет. Он долго не мог уснуть, ворочался и кряхтел, потом вставал, под-ходил к зеркалу, смотрел в него и продолжал рассуждать: «Вот стою я у зеркала и смотрю на себя. В зеркале тоже стою я и... смотрю на себя. Получается, что здесь – я, и там тоже я, что здесь я смотрю на себя, и там я смотрю на себя. Значит я – не в одном, а в четырех». Потом он закрывал один глаз – и все его закрывали, поднимал руку – и все поднимали ее вместе с ним...

В один из вечеров, как обычно, он достал мыло и бритву, стал бриться.

И опять отражение в зеркале в точности все повторило.

Намыливая щеки, он продолжил свои рассуждения. «Если в зеркале мое отражение, с той стороны зеркала для него отражением являюсь я. Он смотрит на меня только тогда, когда я на него смотрю. Когда я ухожу из дома, то и он уходит. И подходит к зеркалу с той стороны лишь тогда, когда я хочу его видеть».

И еще он подумал, действительно, это очень хорошо, что бывает так, и если ты захочешь кого-нибудь увидеть, то сразу желание исполняется. Нужно толь-ко пойти ему навстречу.

Он закончил бриться, лег в кровать и, засыпая, подумал, что среди людей редко бывает так. Значит, люди тоже одиноки, хотя не сознаются в этом. И он уснул.

Утром, проснувшись, он подошел к зеркалу и тут же увидел, что подошел и тот, на кого он вчера смотрел.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе утро, – повторил человек из зеркала.

– Как спалось?

И тот тоже спросил: «Как спалось?»

Оба одновременно ответили: «Хорошо».

Потом он отошел от зеркала и сел завтракать, краем глаза наблюдая, что делает тот, а тот тоже завтракал и наблюдал за ним. Позавтракав, он, как всегда, надел шляпу и стал ходить по городу.

Так проходили месяцы за месяцами. И все повторялось каждый день. Он на-столько привык к человеку из зеркала, что, возвращаясь домой, даже хотел ему что-то купить и подарить. Он рассуждал так: «Теперь я не одинок, и мне – хорошо. Да, я счастлив, у меня есть друг». И, действительно, как это хорошо. Ведь когда он говорил в зеркало: «Мне – плохо», то там повторяли: «И мне – плохо». Потом он говорил: «А теперь мне – хорошо, потому что есть ты». И там говорили, что ему – хорошо, потому что есть он.

 

Один раз он решил подарить цветы своему другу и купил маленький букет фиалок. Придя домой, он тут же направился к зеркалу. С той стороны, также улыбаясь, спешил его друг, и тоже с букетом.

На этом мой рассказ мог закончиться, если бы не одно событие.

Однажды наш герой бродил по городу в поисках букета роз для своего друга. Ведь сегодня был день рождения у него, а значит – и у его друга. Не найдя достойных цветов, он уже направился домой.

Он шел по улице, по которой редко ходил раньше, и грустил. Грустил оттого, что так ничего и не нашел. Проходя мимо последнего цветочного магазина, он увидел необыкновенные розы. Их продавала женщина. Она сидела спиной к нему и, видимо, уже собиралась закончить торговлю, так как собирала цветы в корзину.

 

– Не продадите ли мне этот букет? спросил он. Она обернулась, и они долго смотрели друг на друга...

Да, дорогой читатель, ты понял правильно. Это было именно то, что приходит внезапно, приходит и берет тебя все-го, разламывая твое сердце, и уже больше не дает тебе тихо и спокойно жить. Это была Она. Они смотрели друг на друга, никто не мог нарушить этого молчания... Потом, будто очнувшись, она протянула ему цветы и, опустив глаза, тихо произнесла:

– Возьмите! И денег не надо...

Он впервые снял шляпу и поклонился, поблагодарив.

Домой он уже не шел, а бежал. На бегу, он подбирал слова радости для своего друга и очень хотел рассказать ему все, что с ним случилось. Открыв дверь, он вбежал в дом, бросил шляпу на вешалку, пробежал через столовую и вошел в гостиную, где висело зеркало. На минуту он остановился и, сдерживая волнение, по-дошел к зеркалу, протягивая букет. Там никого не было. Он медленно опустился в кресло и весь задрожал...

На следующий день случилась с ним лихорадка, и он тяжело проболел почти месяц. С тех пор он закрыл зеркало плот-ной тканью и больше к нему не подходил.

Как-то, в один из вечеров он решил пойти домой по той улице, на которой купил тогда цветы. Проходя мимо цветочного магазина, он никого не увидел и, войдя в магазин, решил поинтересоваться у хозяина о той женщине.

– Мне очень жаль, – ответил тот, но она умерла... дней десять тому назад. Знаете, а я, ведь, даже и не знаю, где ее похоронили, вероятно, на городском кладбище для бедных.

Наш герой вернулся к себе домой. Закрыл верь на замок и не выходил из дома несколько дней. В городе опять стали распространяться нелепые слухи и домыслы.

Прошел еще месяц, и он решил уехать из города, уехать навсегда. Рано

 

утром он встал. Была осень, лил мелкий дождь. Он посмотрел в окно. На улице никого не было. Только бездомные собаки перебегали от дома к дому, поджав уши и опустив хвосты. Он достал свой старый походный саквояж и стал укладывать в него вещи. Когда все было собрано, он сел в кресло, задумался и вдруг вспомнил о зеркале.

– Как странно, – подумал он, – я ни разу не подходил к нему за время моей болезни. Я даже не брился... Я не знаю, какой я сейчас.

– Да, все – очень печально, – тихо произнес он.

Он приготовил мыло и достал бритву. Его рука медленно потянулась к материи, которая закрывала зеркало и от времени уже запылилась. Ткань, шурша, сползла и упала на пол.

Перед ним стояла Она, в ее руках был букет роз...

 

1991г.

 

«ЧЕЛОВЕК ИЗ ЗЕРКАЛА»

 

«Vеh soli»

 

В одном маленьком городе, на самой его окраине, стоял дом. Он был старый и совсем незаметный. У дома была одна дверь с большим и ржавым замком, петли скрипели. Окна были всегда закрыты плотными шторами. В городе об этом доме ходила дурная молва. Чего только не приписывали этому дому и его владельцу. Но никто никогда не заходил туда и толком ничего не знал.

В доме жил одинокий человек. У него нигде и никогда никого не было. Этот человек носил шляпу, носил всегда и везде. И когда его спрашивали, почему он ее не снимает, он отвечал, что это – не на мне шляпа, а я ¬– в шляпе.

Каждый вечер, в семь часов, он закрывал дверь на замок, садился в кресло и рассуждал: если я одинок, то у меня никого нет. Если у меня никого нет, то я никому не нужен. Если я никому не ну-жен, то меня ни для кого нет. Если меня ни для кого нет, то, значит, и меня нет. Ведь как я могу быть, если меня ни для кого нет? Значит – меня нет». Потом он вздрагивал, так как следующий ответ был: «Но я есть! И все же, как я могу быть, если меня нет: я знаю, что я есть – кругом знают, что меня нет. Так есть я или нет?»

И, ничего не решив, он ложился спать, говоря, что этой ночью умрет, и все будет хорошо. Ведь зачем ему жить, если его нет. Он долго не мог уснуть, ворочался и кряхтел, потом вставал, под-ходил к зеркалу, смотрел в него и продолжал рассуждать: «Вот стою я у зеркала и смотрю на себя. В зеркале тоже стою я и... смотрю на себя. Получается, что здесь – я, и там тоже я, что здесь я смотрю на себя, и там я смотрю на себя. Значит я – не в одном, а в четырех». Потом он закрывал один глаз – и все его закрывали, поднимал руку – и все поднимали ее вместе с ним...

В один из вечеров, как обычно, он достал мыло и бритву, стал бриться.

И опять отражение в зеркале в точности все повторило.

Намыливая щеки, он продолжил свои рассуждения. «Если в зеркале мое отражение, с той стороны зеркала для него отражением являюсь я. Он смотрит на меня только тогда, когда я на него смотрю. Когда я ухожу из дома, то и он уходит. И подходит к зеркалу с той стороны лишь тогда, когда я хочу его видеть».

И еще он подумал, действительно, это очень хорошо, что бывает так, и если ты захочешь кого-нибудь увидеть, то сразу желание исполняется. Нужно толь-ко пойти ему навстречу.

Он закончил бриться, лег в кровать и, засыпая, подумал, что среди людей редко бывает так. Значит, люди тоже одиноки, хотя не сознаются в этом. И он уснул.

Утром, проснувшись, он подошел к зеркалу и тут же увидел, что подошел и тот, на кого он вчера смотрел.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе утро, – повторил человек из зеркала.

– Как спалось?

И тот тоже спросил: «Как спалось?»

Оба одновременно ответили: «Хорошо».

Потом он отошел от зеркала и сел завтракать, краем глаза наблюдая, что делает тот, а тот тоже завтракал и наблюдал за ним. Позавтракав, он, как всегда, надел шляпу и стал ходить по городу.

Так проходили месяцы за месяцами. И все повторялось каждый день. Он на-столько привык к человеку из зеркала, что, возвращаясь домой, даже хотел ему что-то купить и подарить. Он рассуждал так: «Теперь я не одинок, и мне – хорошо. Да, я счастлив, у меня есть друг». И, действительно, как это хорошо. Ведь когда он говорил в зеркало: «Мне – плохо», то там повторяли: «И мне – плохо». Потом он говорил: «А теперь мне – хорошо, потому что есть ты». И там говорили, что ему – хорошо, потому что есть он.

 

Один раз он решил подарить цветы своему другу и купил маленький букет фиалок. Придя домой, он тут же направился к зеркалу. С той стороны, также улыбаясь, спешил его друг, и тоже с букетом.

На этом мой рассказ мог закончиться, если бы не одно событие.

Однажды наш герой бродил по городу в поисках букета роз для своего друга. Ведь сегодня был день рождения у него, а значит – и у его друга. Не найдя достойных цветов, он уже направился домой.

Он шел по улице, по которой редко ходил раньше, и грустил. Грустил оттого, что так ничего и не нашел. Проходя мимо последнего цветочного магазина, он увидел необыкновенные розы. Их продавала женщина. Она сидела спиной к нему и, видимо, уже собиралась закончить торговлю, так как собирала цветы в корзину.

 

– Не продадите ли мне этот букет? спросил он. Она обернулась, и они долго смотрели друг на друга...

Да, дорогой читатель, ты понял правильно. Это было именно то, что приходит внезапно, приходит и берет тебя все-го, разламывая твое сердце, и уже больше не дает тебе тихо и спокойно жить. Это была Она. Они смотрели друг на друга, никто не мог нарушить этого молчания... Потом, будто очнувшись, она протянула ему цветы и, опустив глаза, тихо произнесла:

– Возьмите! И денег не надо...

Он впервые снял шляпу и поклонился, поблагодарив.

Домой он уже не шел, а бежал. На бегу, он подбирал слова радости для своего друга и очень хотел рассказать ему все, что с ним случилось. Открыв дверь, он вбежал в дом, бросил шляпу на вешалку, пробежал через столовую и вошел в гостиную, где висело зеркало. На минуту он остановился и, сдерживая волнение, по-дошел к зеркалу, протягивая букет. Там никого не было. Он медленно опустился в кресло и весь задрожал...

На следующий день случилась с ним лихорадка, и он тяжело проболел почти месяц. С тех пор он закрыл зеркало плот-ной тканью и больше к нему не подходил.

Как-то, в один из вечеров он решил пойти домой по той улице, на которой купил тогда цветы. Проходя мимо цветочного магазина, он никого не увидел и, войдя в магазин, решил поинтересоваться у хозяина о той женщине.

– Мне очень жаль, – ответил тот, но она умерла... дней десять тому назад. Знаете, а я, ведь, даже и не знаю, где ее похоронили, вероятно, на городском кладбище для бедных.

Наш герой вернулся к себе домой. За-крыл дверь на замок и не выходил из дома несколько дней. В городе опять стали распространяться нелепые слухи и домыслы.

Прошел еще месяц, и он решил уехать из города, уехать навсегда. Рано

 

утром он встал. Была осень, лил мелкий дождь. Он посмотрел в окно. На улице никого не было. Только бездомные соба-ки перебегали от дома к дому, поджав уши и опустив хвосты. Он достал свой старый походный саквояж и стал укладывать в него вещи. Когда все было собрано, он сел в кресло, задумался и вдруг вспомнил о зеркале.

– Как странно, – подумал он, – я ни разу не подходил к нему за время моей болезни. Я даже не брился... Я не знаю, какой я сейчас.

– Да, все – очень печально, – тихо произнес он.

Он приготовил мыло и достал бритву. Его рука медленно потянулась к материи, которая закрывала зеркало и от времени уже запылилась. Ткань, шурша, сползла и упала на пол.

Перед ним стояла Она, в ее руках был букет роз...

 

1991г.

 

«Б Е С Е Д К А»

 

Прошел почти месяц, но я до сих пор вспоминаю случай, произошедший со мной. Вспоминаю, вероятно, из-за того, что не могу найти разумного и полного объяснения случившемуся.

Впрочем, наверное, оно и не имеет такового.

Был июль. В Москве стояла жара. Я в это время уже не работал и поэтому иногда выезжал в лес или к реке, а иногда гулял в каком-нибудь парке, спасаясь от жары.

Как-то раз, возвращаясь из леса, я вышел из автобуса за три остановки до своего дома и решил прогуляться пешком. На полпути вдруг пошел дождь, и началась гроза. Жара как-то быстро спала, и приятная свежесть окутала меня с головы до ног. Мое продвижение к дому стало бесполезным, так как еще не-сколько минут – и я промок бы до нитки.

Я огляделся, высматривая, где можно укрыться и переждать дождь.

Увидев недалеко детскую площадку и там сломанную беседку, крыша которой еще не была сильно дырявой, я по-спешил туда. Вскоре я очутился в беседке, снял рюкзак и достал платок, чтобы протереть очки.

Дождь, надо сказать, совсем не думал прекращаться. Наоборот, косые струи барабанили по крыше моего укрытия, а вокруг ручьями бурлила мутная пенистая вода, покрытая пузырьками и радужной мазутной пленкой.

Иногда сильный порыв бокового ветра забрасывал дождь под крышу. Вокруг никого не было, от дождя и ветра в беседке стало сыро и неуютно.

Я стоял, облокотившись на столб, поддерживающий крышу, и наблюдал за дождем. Постепенно мое внимание стало рассеиваться, и я погрузился в собственные воспоминания...

Я посмотрел на небо, но там ничего не предвещало быстрого окончания дождя. В беседке валялась какая-то доска. Она была длинная, край ее сильно выходил наружу. Я затащил ее внутрь и положил на бортик. Доска легла по диаметру беседки, и получилось что-то вроде лавочки. Теперь можно было уже сидеть и ждать окончания дождя. Я смотрел на дождь, а может, и не смотрел, просто думал о чем-то своем. Я не помню.

Мое внимание привлекла женщина, спокойно идущая под дождем вдоль дороги метрах в тридцати от меня.

Она шла не спеша, и я подумал, что при такой скорости, как у нее, и под таким дождем будешь мокрым уже метров через десять. Женщина шла, опустив голову вниз, и, вероятно, высматривала дорогу.

На ней был серый длинный плащ и черная, почти в пол, юбка. В руках она держала небольшую дамскую сумочку красного цвета и прижимала ее к груди. Лицо было бледное, длинные мокрые волосы облепили щеки.

 

Общий вид женщины производил впечатление неопрятности и одновременно какой-то чистоты. Вероятно, мое пристальное внимание возникло только из-за того, что вокруг никого не было, а в беседке было неуютно и довольно скучно.

Женщина поравнялась с беседкой, резко повернулась и пошла прямо к ней. Беседку окружали грязные лужи, и она, одной рукой придерживая сумочку, а другой слегка приподняв подол юбки и внимательно высматривая дорогу, двигалась ко мне.

Войдя в беседку, она отрясла плащ и постучала ногами, сбивая с них налипшую траву и песок. Потом встала в про-ходе, повернувшись ко мне спиной. Воз-никла долгая молчаливая пауза. (Хотя мы друг друга не знали, появилось неловкое чувство ожидания беседы – вероятно, из-за того, что вокруг никого не было, и дождь совсем не собирался прекращаться).

Смутное ощущение, что она как бы подбирает слова для того, чтобы начать разговор, не покидало меня. Я смотрел ей в спину, она же не поворачивалась и молчала.

Я предложил ей присесть, но она как бы не расслышала мои слова, и из-за это-го молчание приобрело напряженный характер. Я почти всем телом чувство-вал, что она сейчас что-то скажет мне, но она молчала. Я достал из рюкзака какой-то журнал и попытался его читать.

Мое предчувствие подтвердилось.

– Вы зря вышли из автобуса, были бы сейчас дома, а то вон какой дождь.

– Да, – согласился я и подумал: «От-куда она знает, что я вышел из автобуса, ведь я прошел уже целую остановку до этой беседки, да и здесь сижу уже минут двадцать, а она только что появилась?». У меня возникло непреодолимое желание спросить ее об этом.

– Я вижу, вы удивлены моим во-просом, – не оборачиваясь, спросила она.

– Честно говоря, да, – ответил я.

– Не удивляйтесь, поверьте, есть более странные и удивительные вещи, – как-то задумчиво произнесла она и опять замолчала.

Я чувствовал себя очень неловко. Даже не знаю почему, но мне очень хо-телось продолжить разговор, только я никак не мог подобрать подходящий вопрос.

– Вы тоже без зонта и так спокойно гуляете под таким дождем, – начал было я, но больше ничего не смог сказать, а она, казалось, совершенно не слушала мои слова.

– Этот дождь не для того, чтобы ходить под зонтом. И вы немного ошиблись, молодой человек, – зонт у меня в сумочке. Если хотите, я могу вам его показать, только думаю, это совсем не-обязательно. У меня возникло сильное желание выйти из этой беседки и прямо под дождем направиться домой, но любопытство взяло верх, и я остался.

– Вы художник, – утвердительным тоном произнесла она.

– Не правда ли, этот дождь достоин, чтобы его изобразили на холсте? – спросила она, как бы обращаясь к себе.

Я молчал и нервничал. Она стояла спиной ко мне и задумчиво, как мне казалось, смотрела на кипящую вокруг воду.

– Успокойтесь, – произнесла она, – или вы думаете, что ваш этюдник говорит о вас как о летчике или шахтере?

И тут только я вспомнил, что я пришел с этюдником. Он стоял на земле около рюкзака.

– Впрочем, – продолжала она, ваши работы представляют определенный интерес, но вам не хватает мастерства. Я понимаю ваши стремления изображать предметы, выявляя их характер, но у вас нет достаточного опыта, поэтому на каждой вашей картине остается много недосказанности, хотя это вряд ли зависит от вас. И, прошу вас, не расстраивайтесь. Посмотрите на современную живопись. Не правда ли, мастерство налицо, но все они разговаривают вполголоса. Да и эта выставка эмигрантов в Москве... Поверь-те, она малоинтересна.

Я сидел и слушал ее. У меня в голове лихорадочно возникали самые нелепые доводы.

– Позвольте, но как вы можете судить о том, чего никогда не видели, – возмущенно, как мне показалось, произнес я, хотя в глубине души частично был с нею согласен.

– Я вижу, что обидела вас. Извини-те. Мое замечание, пожалуй, для вас останется совершенно непонятным. Я думала, что имею дело с достаточно умным собеседником, но, видно, все художники упорствуют в своей слепоте, и вы не являетесь исключением. Поверьте, никогда не следует пользоваться цветом для изображения предмета, в который он окрашен, у вас все равно ничего не получится, да и любая фотография сделает это во много раз лучше.

Самоуверенность собеседницы, тон, с которым она излагала свои мысли,

 

вызывали у меня сильный внутренний протест.

– Вы можете сказать, как это сделать? – спросил я.

Она ничего не ответила и, раскрыв сумочку, стала в ней что-то искать.

Через некоторое время она закрыла ее и повернулась ко мне, держа в руках какие-то бумажки. Я смог разглядеть ее лицо, оно совершенно меня не поразило, более того, с моей точки зрения, было обычным. Только одна особенность запомнилась мне – она ни разу не посмотрела мне в глаза, и весь облик ее был весьма печальным.

Я высказал ей свое наблюдение и осведомился, не случилось ли что-то у нее.

– Вот вы опять видите не то, что есть, – довольно резко оборвала меня она, а потом, как бы продолжая, протянула мне бумаги.

– Посмотрите...

Я взял и стал рассматривать. В руках у меня были вырезки из газетного отдела уголовного розыска. Я часто встречал такие фотографии в хронике происшествий.

– Посмотрите, – тихо объясняла она, – вот этого человека уже почти как два месяца разыскивают, по всей стране в газетах прошла эта фотография, а жена его не очень-то убивается. Она вполне весело проводит время со своим сослу-живцем на работе. А вот этот – инвалид, восемьдесят девять лет, ушел из дома и не вернулся. Разве можно отпускать из дома человека в таком возрасте? Он до сих пор спит под деревом в Измайловском парке, только уже не проснется...

– А вот, – и она перевела мое внимание на симпатичное лицо молодой девушки, нелепая жертва. Разругалась со своим возлюбленным на дне рождения и выбежала на улицу ночью, решила отомстить, а там ее изнасиловали и убили.

Она замолчала и задумалась. – В лесу закопали, недалеко от Москвы...

–Этот жив, но вряд ли найдут – хи-тер очень. Этого уже нет, этого тоже, продолжала она, перебирая затертые вы-резки из газет. – Вот, пожалуйста, молодой человек покончил собой. И знаете как? Привязал к ноге железную трубу и с моста бросился на Яузе.

А все из-за чего? Роковая любовь. Так его возлюбленная до сих пор уверена, что сбежал он от нее и где-то шатается. Погоревала-погоревала и пить начала... Да, не берегут люди ни себя, ни других.

– А зачем вы мне это все показываете и рассказываете? Сходите лучше в милицию. И почему я вам должен верить? – застегивая куртку, произнес я.

– Да никто и не верит. До последнего момента не верит, а как решится про-верить, так уже поздно. Вот и мучаюсь от слепоты да глухоты, что царят кругом.

Воцарилась тишина. Дождь стал тише, но еще не настолько, чтобы можно было идти. Мы молчали и смотрели на круги от капель на лужах.

– Вы знаете, от чего все это происходит? – спросила она.

– Нет, – коротко ответил я.

– А оттого, что люди никогда ни о чем глубоко не думают, - она убрала фотографии в сумочку. – Люди сначала сделают что-то, а потом уже думают, к чему это приведет. Только уже – поздно. Нет, есть и такие, кто спохватятся и нач-нут исправлять то, что натворили, суетятся, бегают. Беда в том, что в этот момент они думают о прошлом, а не о том, куда приведет их эта беготня. Вот и запутываются все больше и больше...

Вот вы, молодой человек, ушли с работы, а теперь сидите без денег. Хотели творчеством заниматься для души и сердца, а теперь что? Думаете, на что хлеб купить, а о творчестве и забыли.

– Не в этом дело, – пытался оправ-даться я. – Я не работаю, и действительно ушел, потому что мне не понравилась работа. Это, прежде всего.

– Да, но тем не менее, вы почти три года жизни потратили на то, чтобы понять: нравится ли вам работа. Суньте руку в огонь, вы ведь сразу ее вытащите, да еще ругаться будете, что вам это не нравится. Уж поверьте, работать там, где не нравится – это, пожалуй, еще хуже огня. Да вы не расстраивайтесь, вы не один такой. Были бы один – интерес ка-кой-нибудь представляли бы. А то ведь кругом у всех все почти одинаково. Скучно.

Правда, знала я одного человека. Тот действительно сначала размышлял, а потом делал. Ну и что бы вы думали? – Так ничего и не смог сделать. Умер в совершенно расстроенных чувствах. Вот этого действительно жалко, хоть честный был... А то посмотрите! Вы в магазин ходите?

– Хожу, – невнятно произнес я.

– Нечасто, – поправила она, – вам там и делать нечего. Зайдешь и видишь: стоит женщина и муку аж пять пачек покупает, да еще кричит на всех. У нее дома уже десять лежит, а ей не хватает. Лучше бы ребенку книгу почитала, но она его – к соседям, а сама – в магазин. Домой придет усталая, на всех кричит, что, мол, в доме есть нечего, и в магазин никто не ходит. А запрети ей ходить в магазин, для ее же отдыха – так скучать будет. Станет жаловаться, что заняться нечем, по дому так ничего и не сделает. Посидит, а на следующий день сумку возьмет и снова туда побежит.

Или – придет домой муж, да кричит на жену, что, мол, это я на свои, честно заработанные пью. Что, мол, я и одеваю тебя, и всю семью кормлю – имею полное право выпить, когда захочу. И не может понять, что ей не нравится в жизни – все в доме, казалось бы, есть.

Беда только в том, что выпить он хо-чет каждый день, и когда он пьяный находится дома, это совсем не значит, что дома – он. А то бывает, подойдет к жене да и ударит ее. Она расплачется, смерти ему желать начнет, а на другой день сидит у окна и ждет его, потом в розыск идет.

Вот и появляются такие фотографии в газетах. Воинствующая глупость торжествует в людях! – она замолчала.

 

Дождь уже кончился, я даже не за-метил когда.

– Ну ладно, мне пора, – произнес я и стал надевать рюкзак.

– И все-таки, он всех любит и всем хочет добра, – как бы в сторону произнесла она.

Я не стал вдумываться в ее слова и надел на плечо этюдник.

– Молодой человек, я вам советую купить сегодня на вечер какую-нибудь газету и почитать, – сказала она. Это бы-ли ее последние слова. Я совершенно уже не вдумывался в их смысл, и мы расстались.

Направляясь к дому, я вышел на оживленную улицу. Дождь кончился, было приятно и свежо. Я немного замерз и спешил домой. Дойдя до последнего перекрестка, я остановился у светофора и стал поправлять рюкзак и этюдник.

Рядом со мной стоял какой-то пьяный мужик, еле державшийся на ногах, и все время на меня падал. Я что-то ему сказал, а он грязно выругался в мой адрес. Тут вдруг я вспомнил о газете и обернулся по сторонам, разыскивая ближайший киоск.

 

Светофор переключился на зеленый, и народ пошел вперед. Некоторые ворча-ли на меня, что мол, встал, как вкопанный...

 

Все это продолжалось несколько секунд. Вдруг резкий визг тормозов вывел меня из размышлений. Я обернулся. Поперек дороги стоял автомобиль, а рядом лежал тот самый пьяный мужик. Вокруг стал собираться народ. Постояв немного, я направился в сторону киоска. Там про-давали "Московскую правду", я купил номер, подсознательно повинуясь просьбе своей странной собеседницы, положил газету в рюкзак и продолжил свой путь.

Уже поздно вечером я лег в кровать. Читать я ничего не хотел, но все же пе-ред сном решил просмотреть газету. На одной из страниц я наткнулся на рубрику “Внимание! Розыск!” Там была фотография мужчины. Внимательнее вглядевшись, я вдруг узнал в нем человека, которого сбила машина несколько часов назад.

"Действительно, уже поздно", – по-думал я...

 

1992 г.