Уже давно зажгли фонари

Уже давно зажгли фонари. Наступил ноябрь, но снега еще не было. Часто шел дождь, долгий и пробирающий насквозь. Казалось, что вместе с одеждой намокла она сама и сделалась еще тяжелей. Ноги «гудели», а боль в спине не прекращалась с прошлой пятницы.

До конуры, в которой она ютилась, оставалось несколько минут. Она попробовала ускорить шаг. Жалеть себя было бессмысленно – это еще больше осложняло и без того непростую ситуацию.

Когда доктор Гизеке, будто «про себя» сказал: «Salmonella typhosa»,-Клара похолодела. Нет, она не знала, что означали эти слова, однако всегда была уверена, что все эти названия на латыни придуманы докторами только для того, чтобы придать еще более устрашающий вид и без того ужасной правде. Карл Гизеке, старый знакомый ее матери принял Клару в своем доме на Дайхштрассе. Его квартира сразу говорила о роде деятельности своего хозяина. В шкафах стояли медицинские атласы, тома справочников и объемные труды по физиологии. Немногочисленная мебель в кабинете осталась от старых хозяев: письменный дубовый стол со столешницей, обтянутой зеленым сукном. Книжный шкаф со стеклянными дверцами и резным выступом-карнизом стоял у стены между двух окон. Вид ограничивался зданиями соседних домов, с выглядывавшими из-за них шпилями ратуши.

Да, пожалуй, такой правды она не ожидала услышать, и сначала было подумала, что что-то с ребенком, в глубине своей души надеясь, чтобы это страшное «Salmonella typhosa» помогло ей расстаться с этим грузом, тянувшим ее все глубже и глубже.

«Salmonella typhosa – брюшной тиф. Я напишу тебе записку для Фрау Фромм -sœur de charité в госпитале при Мариенкирхе. Немедля иди туда, сестры обязательно окажут тебе помощь».

Снова шел дождь и подол платья Клары, бывшего когда-то цвета папоротника, собирал теперь размокшую грязь улицы.

Нет, она не могла пойти к сестрам в Мариенкирхе. Детские воспоминания о матери, водившей ее когда-то на службу в церковь, нахлынули, сперев дыхание и наполнив глаза слезами. Нельзя было идти в церковь с мыслью о том, чтобы избавиться от ребенка. Ребенка, зачатого не в браке. Ребенка, которого не желал никто.

Уже больше года она снимала комнату у Фрау Гланцлос. Та брала с нее по 5 марок в неделю - немного, но и их Клара с трудом набирала в последнее время.

Хозяйка прачки давно хотела выгнать ее: с каждым днем Клара становилась все неповоротливей. Кому же нужны прачки с животом?!

Она тихо пробралась в свою келью, легла на кровать и вытянула уставшие ноги. Скоро должна была прийти Ильзе с повитухой. Страх рождал надежду, и Клара даже немного успокоилась.

Вскоре действительно появилась Ильзе. Немного позади стояла женщина, лет шестидесяти. Конечно, воображение рисовало ей сгорбленную старуху со скрюченными пальцами, пальцами самой смерти, которыми она заберет ребенка.

Эта же была совсем невзрачна. Она молча достала из сумки свернутые в ткань инструменты. В свертке Клара увидела вешалку, вешалку из тонкой металлической проволоки.

Боль. Резкая, колющая, она разрывала ее. Такая боль была не сравнима ни с чем. Не старческие скрюченные пальцы забирали ее нерожденного ребенка, а блестящий металлический крючок.

Они шли с матерью в церковь. Воскресное утро вобрало в себя прохладу сентябрьской ночи. Она держалась за мать, ее мягкая и теплая рука нежно сжимала крохотную ручонку восьмилетней Клары. Казалось, что искусство любить они держат в этих руках.