Роман "Наш генерал", глава ХIХ

Роман «Наш генерал» посвящён легендарному пожарному СССР и России, Герою Российской Федерации, герою-чернобыльцу генерал-майору внутренней службы Владимиру Михайловичу Максимчуку (8 июня 1947 г. – 22 мая 1994 г.).

 

ХIХ. Россия. Москва. Чернобыль

 

«Такова уж неодолимая природа правды, что она просит и желает только одного – свободного права появиться на свет. Солнце не нуждается в пояснительной надписи – его и так отличают от тьмы».

Томас Пейн, «Век разума»

 

«Заявление. Вчера побывали на Митинском кладбище – возмущены, в каком состоянии находятся могилы! Надо пересмотреть наше отношение к этому. Ведь каждый готов что-то сделать. Мы – требуем!!! Мы можем создать фонд!!!»

Из рабочих записей Владимира Максимчука, 9 апреля 1990 г.

 

Чернобыльская тема, включительно – чернобыльский пожар в ночь с 22 на 23 мая 1986 года, к началу девяностых годов искусственно считались исчерпанными, прошедшими, забытыми. Кто-то, и в самом деле, давно забыл, а кто-то и сразу не запоминал. Забыть легче, чем запомнить. Забудем ли когда?

Неодолимая природа правды требует: надо помнить!

 

* * *

 

Переступить? Простить? Забыть?

...Иные с лёгкостью забудут.

Но будут ангелы трубить –

И грешники их слушать будут.

 

И устрашатся... Грянет свет –

Преддверье будущего утра.

Над миром тьмы взойдёт рассвет

Созвездьями из перламутра,

 

И все услышат, как поют

Те хоры ангелов трубивших!

Запомнившие подождут,

Пока Господь простит забывших...

 

Июль 2001 г., в редакции 2020 г.

 

Однако бремя Чернобыля растет и растет. А уже пошел седьмой год отсчета после Чернобыльской трагедии... В стране, бывшей ранее Союзом многих республик, спустя пять лет после Чернобыльской катастрофы 1986 года произошли принципиальные изменения, затронувшие жизни и судьбы каждого человека. Страна распалась, и население пострадавших территорий Украины, Белоруссии и России оказалось предоставлено само себе: вялая малорезультативная помощь властей меркла перед фактами выбросов и проявлений Чернобыльского синдрома; многие жители страдали невыносимо и лучшего не ждали. А где и как живут люди, которые ту трагедию локализовали и – по возможности – смягчили и ликвидировали? Чернобыльские герои–ликвидаторы оказались также гражданами разных государств, их насчитывалось не десятки, а сотни тысяч. Они более остро, чем другие категории населения, ощущали на себе эти перемены. Чем они должны были расплатиться за свой человеческий и профессиональный подвиг, положенный во имя...? Болезнями, унижениями, прозрачно прикрытой нищетой существования, социальной и правовой незащищенностью. Большинству из них пришлось расстаться с любимой работой, распрощаться с мечтой о карьерном продвижении, с надеждами на счастливое будущее. Как оставшиеся в строю, так и «списанные» по разным причинам, чернобыльцы были вынуждены сражаться за свои жизни и здоровье с превосходящим силами противником: с законами, постановлениями и чиновниками, приставленными к этим документам.

 

Сражение оказалось тяжелее, чем на чернобыльском фронте.

 

Институты власти и средства массовой информации с самого начала со всех сторон окружили Чернобыльскую катастрофу темнотой и секретностью; эти тайны нисколько не уменьшались с годами, напротив – возрастали. До народа доходили самые поверхностные сведения, удобные верхам. А в то же время уже отмечали, что радиационный фон на планете по сравнению с 1945 годом превышен в восемь раз, и это уже считается нормой! Заточенные в рамки секретности, оцепленные мраком, наши соотечественники, пострадавшие от катастрофы на ЧАЭС вынуждены были жить и сражаться за жизнь – отчаянно. Рамки уплотнялись, становились многослойными; петля мрака, охватывающая их, затягивалась все теснее, перекрывая выход свободной правды наружу. Иногда правда просачивалась – и никому лучше от этого не становилось. Когда человечество полностью справится с последствиями Чернобыльской катастрофы? Этого не знает никто...

 

Генерал Максимчук, переживая тяжкие дни и месяцы скоро текущей болезни, связанной с работами в зоне Чернобыльской АЭС в мае 1986 года, трудился днями и ночами, не давал себе поблажек. Позади – две операции, изнурительнее лечение, неутешительные прогнозы... Он, как и прежде, оставался первопроходцем на многих опасных фронтах, и не только на первой линии огня. Не было для него перерывов и на Чернобыльском фронте. Сколько мог, использовал любые возможности для помощи пожарным-ликвидаторам и ликвидаторам вообще, беженцам, переселенцам и семьям уже умерших: помогал с постоянным или временным расселением, устройством с работой, размещением в больницах, с выделением материальной помощи нуждающимся. Трудное время не обещало лёгких решений неразрешимых подчас вопросов...

Проблем не убывало, а прибавлялось.

 

При всех принятых и действующих чернобыльских законах, Владимир Михайлович в полной мере испытал на себе всю несправедливость в оценке его личного подвига в Чернобыле, подвига его коллег, последующего отношения к их заслугам. Умаление персонального вклада ликвидаторов и спасателей, безразличие и пренебрежение чиновников, бюрократические препоны на каждом шагу – вот она, ощутимая реальность. И в то же время (надо отдать должное силе характера!) Владимир Михайлович был одним из немногих, кому разовым порядком и всей оставшейся жизнью удавалось героически преодолевать чугунно-бетонное молчание, возведенное вокруг его подвига, и пренебрежение к его личному вкладу в ликвидацию последствий той катастрофы. Никакое начальство не заинтересовано в афишировании своих предыдущих промахов, а время работает в пользу забвения – так будет до тех пор, пока миром управляют деньги и расчет.

 

Говоря об этом, вспоминаю те первые недели и месяцы после катастрофы, когда Владимир Михайлович, по возвращении из Чернобыля, боролся не только со своими болезнями, решал не только организационно–технические проблемы, связанные с Чернобылем, но приложил максимум усилий для увековечения памяти первых героических пожарных Чернобыля. Он, едва придя в себя и оторвавшись от больничной койки, принялся теребить руководство, чтобы отважным пожарным, работавшим на пожаре 26 апреля 1986 года на ЧАЭС, в короткие сроки присвоили звание Героев Советского Союза (те самые звания, которые не удалось «пробить» тотчас же после событии 26 апреля 1986 года). Убеждал и доказывал, что это крайне необходимо для укрепления нравственности в обществе, для поднятия величия подвига пожарных, для усиления акцента памяти в нашем народе о трагедии, разыгравшейся в Чернобыле, чтобы сделанное там – прахом не прошло. Присвоение званий – чрезвычайно сложный вопрос, но его решили достаточно скоро. Правда, звание Героев Советского Союза присвоили не всем из первых четырнадцати пожарных из ВПЧ-2 и десяти пожарных из СВПЧ-6, бросившимся на тушение пожара на ЧАЭС, а только офицерам: Леониду Телятникову, Владимиру Правику и Виктору Кибенку, сержантам и рядовым – другие ордена и медали, но и то – победа... Позднее, в 2006 году трое пожарных из числа первых оказавшихся на месте катастрофы получили звание Героев Украины: Василий Игнатенко, Николай Ващук и Николай Тытенок.

 

Конечно, были у Владимира Михайловича намерения и планы выкарабкаться самому, развернуть широкую реабилитацию чернобыльцев-пожарных, создавать центры реабилитации, отдавать дань памяти и чести уходящим, в том числе – регулярно проводить в Москве Международные соревнования памяти пожарных Чернобыля. Далеко не все из окружающих догадывались, что перенес и несет в себе этот целеустремленный, не дающий покоя ни себе, ни другим, человек с большими погонами и большой должностью и с еще большей миссией. Он не просто воздух речами сотрясал, не занимался стяжанием не причитающихся (или причитающихся) ему благ, а жил по законам долга и чести, и будет жить так до последней секунды, отпущенной ему судьбой...

 

Человек приходит в мир – проходит свой путь – и покидает этот мир.

Все так просто – надо спешить делать добро, созидать, отдавать больше, чем берешь, помогать слабым, которых большинство.

 

Чернобыль проверяет человека, подвергает испытаниям, укорачивает его путь или дает ему шанс...

 

Уже шел седьмой год отсчета чернобыльского метронома:

первый год – за два, второй – за двадцать два,

а седьмой – за...

 

Что же в мировом сообществе менялось в осознании происшедшего в Чернобыле, в нашем Отечестве за тот период времени? Мало, очень мало... Европейские страны не спешили помогать пострадавшим – так, совершали время от времени показательные акции, не желая признавать всю грандиозность катастрофы на ЧАЭС. А помогать-то нужно было во многих направлениях! Атомные станции стояли там же, где и раньше; работали с теми же самыми рисками. Ядерная энергетика оставалась источником ядерной опасности. Экология у нас, как и ранее, пребывала в зачаточном состоянии, ни на что не претендуя, кроме поверхностного взгляда на обстановку вокруг да около... Природа вокруг эпицентра катастрофы была глубоко больна, хотя стойко сопротивлялась, пыталась возродиться по законам Создателя, однако воспроизводилась и множилась по законам Чернобыля, ранее ей неведомым. Чернобыль–монстр, Чернобыль–дракон, Чернобыль–смерч! Чернобыль живуч – он умеет и может воспроизводить сам себя, тиражировать исключительно себя, утверждать только себя – так, что иные живущее ныне поищут смерти во спасение, во избавление от жестоких мук, да не найдут ее...

 

...А ведь подходил к концу седьмой год отсчета Чернобыльского метронома жизни и смерти. Кто-то не слушал этот отсчет, кто-то не услышал, а кто-то и не прислушивался, хотя по долгу службы – если не по долгу совести – был обязан и наделен определенными полномочиями. Сколько-то раз кто-то сменил посты, штаты, прислугу, уточнения к законам, отчитался, переместился неподалеку, пошел на новый круг, а в этот круговорот низвергнулся другой «Вершитель–распорядитель», и так же ниже, и так же выше... Как будто не все они – люди, как будто не у всех у них (у нас!) растут дети, как будто дети наши будут жить не в этом мире, как будто их дети никогда не пересекутся с Чернобыльскими детьми, пусть и в седьмом поколении!

А ведь завершался седьмой круг, седьмой год отсчета...

 

Чернобыль и Москва.

Чернобыль и Россия.

Чернобыль и планета Земля.

 

Шлейф последствий аварии растянется долее, чем на двести восемьдесят лет – и до двадцати семи тысяч лет (и как это представить?). Так можно судить по периоду полного распада радиоактивных осадков, выпавших на известные территории. Специалисты считают, что пика ощутимых изменений ситуация достигнет лет через сорок-пятьдесят.

Какое будущее способно пощадить наших наследников?

Кому, как и когда повезет, пусть не так скоро, а хотя бы в обозримом будущем?

 

ГИМН «КОЛОКОЛ ЧЕРНОБЫЛЯ»

 

Называли «мирным атомом»,

А столкнулись – с бунтом ядерным:

Выйдя из повиновения,

Атом стал неуправляемым.

Так фонтаны радиации

«Запекли» природу заживо –

Катастрофа на Чернобыле

Всю планету взбудоражила.

 

Взрыв! Пожар! И небо вздрогнуло

Фантастическим знамением...

Сотни тысяч ликвидаторов

Были призваны к сражению.

Сотни тысяч – дань огромная,

Жертва мужества бесценная.

...Не о том ли плачет колокол

И печалится Вселенная?

 

Чёрным росчерком Чернобыля

Все живое перечёркнуто.

До сих пор мы не опомнились

В гуще ядерного омута.

И звенит могучий колокол

Посреди Земной обители,

Чтоб Чернобыля повторного

Наши дети не увидели!

 

* * *

Колокол Чернобыля,

Колокол Чернобыля,

Колокол Чернобыля звучит.

Звон идёт по всей Земле,

Звон идёт по всей Земле,

Колокол уже не замолчит!

 

22 мая 2010 г.

 

* * *

Моим троим – очень дорогим – чернобыльским героям, пожарным из той майской смены 1986 года, можно считать, повезло. Спустя столько лет после катастрофы на Чернобыльской АЭС, «два моих любимых капитана и один любимый лейтенант» живы, нельзя сказать, что здоровы, но своё место в жизни занимают прочно

 

Полковник Владимир Васильевич Чухарев, «семижильный» Чухарев, долгие годы работал все там же, в Сосновом Бору под Петербургом, не расставаясь с Ленинградской атомной станцией, хотя, конечно, не в качестве начальника пожарной станции, а на другой, более ответственной должности. Остался таким же «семижильным» и безотказным, как и раньше. Ничего для себя лично не просил ни у кого. Выезжал на крупные пожары в городе и области. Шло время, выросли дети, получил свою квартиру. В настоящее время – на пенсии, в почете у местных пожарных, желанный гость на всех их праздничных мероприятиях.

 

Полковник Александр Сергеевич Гудков, без которого Владимиру Михайловичу в Чернобыле было «как без рук», более десяти лет проработал в главке, с атомными станциями связи не прерывал. Затем после ряда перемещений, связанных со штатными переменами, с 1995 года стал работать начальником факультета Высшей инженерной пожарно-технической школы МВД РФ, которая теперь называется Академией Государственной противопожарной службы МЧС России. Служебные пути и продвижения у него не были легкими, а легкими они быть и не могли – и об этом давно уже написано и сказано, в частности, в трудах великих военачальников. Бывали у него в жизни разные периоды, были и особые ситуации. Было, например, и такое, что хлопотал о присвоении очередного звания своему «братану» Володе Чухареву, тем самым, отодвигая свое.

 

Да, «два капитана» стоили друг друга.

 

Свои замечательные качества Александр Сергеевич не растерял, философски и с пониманием относится ко всему, что происходит вокруг. Слава Богу, был до Чернобыля практически здоров; в результате выпавших испытаний «отточил» и чувство юмора – то самое, чего многим не хватает в жизни. В декабре 2007 года защитил диссертацию на соискание степени кандидата технических наук по теме «Автоматизация интегрированных систем пожаробезопасности на атомных электростанциях». Важность и актуальность ее бесспорна, и не только в качестве научного труда. Тем не менее... В 2008 году ушел на пенсию – не без чувства юмора и при наличии чувства собственного достоинства. Сейчас Александр Гудков работает экспертом Государственной корпорации «Росатома» в области пожарной безопасности при строительстве Россией атомных электростанций за рубежом.

 

Хорошо, что и Володя Романюк, «мой любимый лейтенант», был тогда молод и здоров, что сумел быстро восстановиться. Он учился дальше, создал семью. Работал, продвигался по службе. До выхода на пенсию полковник внутренней службы Романюк Владимир Яковлевич работал в главке на должности главного специалиста. Дома – тоже все неплохо: семья – дружная, трое детей, все родились после Чернобыля; всем им нужны особое внимание и забота общества. В настоящее время Владимир Яковлевич работает Заместителем директора Инженерного центра открытого страхового акционерного общества «Ингосстрах» и является генеральным директором Межрегиональной общественной организации сотрудников органов внутренних дел, военнослужащих внутренних войск и вольнонаемных работников учреждений МВД – инвалидов-ликвидаторов катастрофы на Чернобыльской АЭС «Щит Чернобыля». В нее входят несколько тысяч человек, в том числе ветераны пожарной охраны.

 

Слава Богу, что остались после тех испытаний такие люди, что они выжили и здравствуют, и эти люди – духовная поддержка для меня.

 

* * *

Хорошо, что удалось познакомиться и с новыми людьми, которые разделяют мои взгляды и убеждения, понимают, могут поддержать в трудную минуту. Как бывали, так и бывают неожиданные встречи, как будто нарочно подготовленные для того, чтобы «заострить» важные вопросы, всколыхнуть воспоминания, дать направление новым мыслям.

 

Нужны ли такие «заострения»? Безусловно, нужны.

 

Мы с Владимиром Михайловичем часто вспоминали наше случайное знакомство с правнучатым племянником великого русского полководца Михаила Илларионовича Голенищева–Кутузова – Илларионом Ильичем Голенищевым–Кутузовым, приехавшим в Россию вместе с родственником царской фамилии на похороны великого князя Владимира Кирилловича Романова в июне 1992 года. Из Петербурга в Москву он пожаловал по приглашению на Международный музыкальный фестиваль «Красная площадь приглашает». Заключительный концерт фестиваля и прием по случаю закрытия состоялся в Государственном Кремлевском Дворце 8 июля 1992 года. Владимиру Михайловичу прислали приглашение на этот концерт, идти ему не очень-то хотелось: скопились дела, не очень хорошо чувствовал себя с утра.

– Надо ли? – спросил он меня.

– Конечно! Много ли можно сделать, изматываясь до последней степени днем, засиживаясь до ночи в рабочем кабинете? Как себя чувствуешь-то? Что ел, что пил? Лекарство принимал?

– Чувствую? Да, вроде бы ничего...

– Тогда почему не поехать?

– Можно, только сделаю несколько звонков и выпью чашку чая. Договорились!

И в самом деле, почему не согласиться? Там общество – не из последних, люди из бизнеса, от искусства, светские новости, свежие мысли. Убедила. Срочно собираемся, встречаемся. Приехали во Дворец: народу – полно. Что-то мы давненько не были в таких просторных залах, и я немного отвыкла от них. Пока ожидали сбора гостей, погуляли по этажам, посмотрели выставку картин, посидели в фойе за столиком возле пальмы – оазис. Поговорили немного; вспомнили о прежних временах, чего давно не делали из-за нехватки времени или отсутствия такого настроения... Вдруг к нам подходит пожилой элегантный, очень симпатичный, мужчина, кланяется, представляется, мол, Илларион Ильич Голенищев–Кутузов, и что-то еще добавил – из титулов... Спросил, может ли он надеяться провести этот вечер в нашем обществе? Мы с Володей ему понравились – он приметил нас издалека. А балерины Большого Театра (?!), сопровождающие его все дни фестиваля, как выразился он, «немного наскучили».

 

Мы, конечно, не возражали...

 

Так мы и провели целый вечер вместе с интересным человеком, родившимся за пределами России, в Югославии, в 1926 году. Его семья еще до революции 1917 года выехала в США, куда дед был откомандирован Российской Империи, да там и остались – обратно возвращаться было некуда, но всегда помнили Родину и служили ей, готовы служить и сейчас. По профессии Илларион Ильич – языковед и публицист, прекрасно владеет несколькими языками. Мы с Володей рассказали о себе, о Володиной работе. Вспомнили Чернобыль. Илларион Ильич заинтересовался, расспрашивал подробно. Сказал, что его очень волнуют проблемы атомных станций в Европе и особенно в России. Как полагают высокие специалисты (ссылаясь на данные, опубликованные на западе), современные атомные станции являются смертоносной потенциальной угрозой окружающей среде. Трагедия на любой из них может разыграться в любое время. Катастрофа, аналогичная Чернобыльской, вполне предположительна, это – очень тревожно. Особенно Илларион Ильич обрадовался бы закрытию Сосновоборской атомной станции под Петербургом (интересно, был бы этому рад Владимир Васильевич Чухарев?), уж очень любит родину своих отцов.

Мне кажется, не нужно быть большим специалистом в области атомной энергетики, чтобы знать, какую станцию закрывать, а какую и не строить вовсе, раз все еще не умеем предупреждать аварии и катастрофы, а по существу – не научились управлять ядерным процессом, да видимо это и невозможно в полной мере. Мир вокруг нас достоин любви и бережного к нему отношения, он неповторим и... беззащитен. Беззащитны и мы, живые люди перед собственными амбициями и духовным невежеством. Природа не терпит варварского вмешательства в свои законы и не прощает человеческих поступков, идущих вразрез с этими законами. Как много нужно знать и понимать, чтобы убедиться, что важного не знаем и не понимаем, да и знать не желаем, что стереотип господствующего мышления способен только формировать условия для возникновения последствий, которые часто бывает невозможно ликвидировать – никоим образом...

 

Сколько раз все уже было и бывало, да кто бы хоть чему-то научился!

 

...Наша громкая беседа привлекла слушателей и участников. Дальнейший обмен мыслями мы продолжили уже после концерта, в банкетном зале, окруженные журналистами, деловыми людьми, актерами. Многим была интересна затронутая тема: некоторые разделяли озабоченность приезжего гостя, другие понимали и принимали возражения Владимира Михайловича, отстаивающего и объясняющего свое мнение, в чем-то созвучное, а в чем-то и не совпадающее с мнением человека «со стороны». Однако, человек был приятным, искренним, понимающим. Он следовал строгим правилам этикета и тему не обострял... В конце мы даже шутили и пели какие-то романсы и веселые куплеты. Мне казалось, никто из окружающих и близко не соприкасался с тем, что пришлось перенести и пережить Володе, что...

 

И вдруг, на прощание Илларион Ильич тихо так сказал ему:

– Молодой человек, вы такой мирный и приятный, а такая у Вас серьезная должность. Я понял, что Вы многого достигли, но и много пострадали. Я почти уверен, что будущее России целиком зависит от храбрости и честности ее граждан – в исполнении долга перед ней. Все понимаю... Моей Родине герои всегда нужны. Желаю Вам всего...

Я внутренне вздрогнула от остроты и точности понимания нашего внутреннего состояния – и кем? – посторонним человеком! А может, не таким уж и посторонним: никогда сам Илларион Ильич не жил в России, да и едва ли что запомнил с ранних детских лет, а Родиной считает – Родиной предков... И то – подметил верно: нашей Родине герои нужны всегда. Но ведь мы же ему ничего не рассказывали – такого, героического?! Догадался сам... И разве трудно – догадаться? Не трудно, значит. Это чужим – не трудно, а своим, своим-то? А своим не нужно. Что и говорить, много бедствий и аварий случалось на просторах нашей родины за последние годы, да и ранее... Уже гораздо позже, потом, в других разговорах и беседах с далеко не чужими, не посторонними, а близкими к пожарной охране людьми, издалека, но настойчиво возникал вопрос о звании Героя России, которое Владимиру Михайловичу так и не присвоили.

 

Не знаю, что реально нужно для этого, но... ведь былинному русскому богатырю Илье Муромцу никто, наверное, никаких особенных званий не присваивал, только от этого он не переставал и не перестает быть истинным русским героем – и будет им всегда.

Народ запомнил этого богатыря как героя, и будет помнить таковым.

На том Россия и стоит.

 

...Мы тепло расстались с Илларионом Ильичом, обменялись координатами, записали даже телефон его сестры, у которой он остановился в Москве. Жаль, что увидеться и поговорить больше не пришлось – жизнь закрутила. Но зато нет-нет и вспоминали его с теплом и легкой грустью. Да, богата, неисчислимо богата Россия природою и людьми, велик и неисчерпаем духовный потенциал русского народа, широк размах душевной щедрости, куда ни кинь – россыпи и залежи талантов. Россия, столь претерпевшая на пути своего исторического феномена, была и остается сокровищницей несметных богатств... Вспоминаю с горечью имена великих художников, писателей, ученых – эмигрантов, в разные годы покинувших нашу родину и снискавших славу и почет в чужих землях. Вспоминаю стихотворение Владимира Набокова «Билет», в котором он воплотил свою боль и тоску о Родине: билет на Родину – предел мечтаний...

Сколько Россия накопила природных и духовных алмазов, каких сыновей взрастила и воспитала, сколько значительного и благородного явила миру, сколько драгоценных колосков и зерен хранит в резерве, а сколько семян растеряла и распустила по свету! Сколько ростков прижилось на чужой земле, сколько прекрасных цветов получилось из семян, брошенных в подходящую почву! А сколько погибло, затерявшись в камнях и пустынях, сломавшись под ураганными ветрами, замерзнув в суровых льдах!

 

УТРАТЫ

 

Сколько непризнанных,

Сколько забытых,

Сколько и вовсе убитых-зарытых

В русской дремучей земле!

 

Сколько уехавших в дальние дали –

С болью? С надеждой?

С возвратом? Едва ли...

Сколько пропали во мгле!

 

Время, о, время... Подсчеты, потери...

Скоро ли мы ощутим в полной мере

Невосполнимость утрат?

– Зелен еще виноград...

 

Ноябрь 1990г.

 

Зеленый виноград, бывает, со временем становится зрелым, то есть созреет, если будут условия. А если не будут? А если не дадут? Надо успеть вобрать тепло, надо ценить каждый солнечный день, надо... Надо спешить. Спешить нужно было и Владимиру Михайловичу, поторапливаться, не останавливаться в пути надолго. Никто не знает длины и конца своего пути. Человек строит планы, пытается их реализовать, потому что хочет увидеть результаты. Случается, что ошибается. В одном случае пытается тут же исправить ошибки, в другом – надеется исправить после. Когда не видно конца, думаешь, что идти еще долго, времени хватит на все. Но когда чувствуешь, что жизненного пути уже скоро, спешишь, прибавляя шаг, ошибаешься чаще, исправлять уже не успеваешь...

 

* * *

...Именно спешкой и ускорением шага я объясняю некоторые ошибки Владимира Михайловича, допущенные им – в сфере его же влияния – в последние годы, эти ошибки признавал и сам он. Если бы стоял на месте или шел неторопливо, ошибался бы гораздо реже. Принимая какое-то важное решение, долго все обдумывал, взвешивал, советовался с коллегами, с другими специалистами. Спрашивал иногда мое мнение: стоит или не стоит делать то-то и то-то... Иногда ошибался – так или иначе, и ошибки закрадывались не в расчетах дел и планов, а – в людях. Люди... Ближайшие помощники, которые и прежде тормозили дело, «ставили палки в колеса», но потом, вроде бы, поддерживали руководителя, теперь снова принялись за старое. Понимая, что «метеорит» претерпевает тяжелую фазу разворота, они активизировались, чтобы как можно скорее «сбить с орбиты» смертельно раненый «метеорит»: выискивали негативные стороны его деятельности, цеплялись за мелкие просчёты, писали какие-то кляузы, обивали высокие пороги... Не давал он им жить прежней, безмятежной жизнью. Естественный ход событий им казался медленным, хотели ускорить процесс.

 

Такое противодействие со стороны серости было неминуемо, потому что, думать так, как Максимчук, переживать за дело так, как он, могли редкие единицы. Остальные же... Мало на кого можно было рассчитывать так же, как на самого себя. А где других взять людей? Вот о чем я переживала, о чем предупреждала. Но что было толку?! Когда Володя ложился в госпиталь, у него появлялось время на абстрактные и глубокие размышления, иногда делился со мной своими мыслями. Говорил мне, что я была в чем-то права, что скоро выйдет и все исправит.

 

Если бы так скоро можно было выйти и никогда не возвращаться обратно!

Если бы так легко можно было все исправить!

Но «если бы» не происходило...

 

Процессы были необратимы. После операции на желудке в октябре 1992 года Володе оставалось жить полтора года. Точно этого я, конечно, не знала, но было предчувствие неотвратимости скорого страшного будущего. Мой дорогой «метеорит», который всегда был прав и чист в своих высоких устремлениях, разбил еще не все кривые зеркала, и пока этого не сделал, не мог умереть. Собственный организм отказывался ему служить. Но были духовные и душевные силы, была цель в жизни.

 

Это спасало!

 

2017 г.

 

https://www.youtube.com/watch?v=XvJcCeDi23U&feature=youtu.be