ТЕРЕНТIЙ ТРАВНIКЪ "СУШКИН ДОМ НА МУХИНОЙ ГОРЕ"

(печатается в сокращении)

 

* * *

 

Город - история арок и стен...

Есть ли тот,

и нужен ли он,

Кому не грозит этот плен...

 

День – как час,

Я так и не видел небо.

Пыль и прошлое - в крике ветра...

Нет, это стоны дверных петель,

Лишь метель...

понимает всю пагубность лета.

Скоро вечер, и снова у нас

нет света...

Мотылек ночной опален на свече.

 

Берег дальний уходит,

и сыграна роль,

в полночь души рыдают,

нет, просто поют,

И снимают таблетки

унылую боль,

И часы над Москвой

поминальную бьют...

 

1987 г.

 

* * *

Крик в никуда

 

Я слышу крик,

/ не бойся - это ворон /

Взметнулся ввысь,

Окинув взором город,

И солнце крыльями закрыл...

 

И ночь...

Бесстрастная царица примирения,

В истомной муке ложится на меня,

Я ей подставил руки...

 

А звезды падают,

Хрустальный дождь

Так больно режет – любя, любя...

Любя... любя... любя...

И тут, я понимаю Бесконечность...

Не сон ли этот сон?

Как беспредельна скоротечность

жизни...

Быть может моя жизнь лишь чей-то

сон?..

 

И я кричу: «Эй, ночь, постой,

Но как?!»

«Дурак! - смеется ворон,

Она нема с рождения.

«Ты, как я вижу, хочешь Истину

познать?

Ну, что ж, скажу:

Есть Чувство, есть Стремление,

Есть Жизнь, есть Смерть,

Есть право выбирать.

А там, лишь Хаос... Хаос...

Хаос... Хаос... Хаос...

 

Теперь прощай, я улетаю,

Мне надо Солнцу место уступать...»

 

1987 г.

 

* * *

 

Я хотел оказаться бы в поле,

Где тяжелое небо давит,

Где северный ветер гонит,

А воздух так свеж, что пьянит...

 

И я крикнул бы ветру: «Слышишь?

Разорви, ты, меня на части,

Разбросай, ты, куски по полю,

Дай мне всласть надышаться землей».

 

И еще я просил бы ветер:

«Закрути, подними в небо,

Дай хоть раз ощутить пространство

И испить эту чашу до дна.

 

А когда заметишь слезы,

Брось меня на острые камни,

Возьми душу мою с собой,

Разве можно все это забыть?...»

 

1987 г.

 

Четверть века

 

...В двадцать пять пишу,

Есть еще пока

Время для листа –

Черная строка...

 

Нарекла меня

В радость, не в беду

«Горя», стало быть,

«Я» на «Е» – ко дну...

 

Догорел фитиль,

В мир другой ушел...

Карий глаз,гляди,

Пеленой покрыт...

 

Вот Сентябрь златой,

Ну, а я – в другом,

Ржавым кленом стал,

Подойди, смотри...

 

Ночь. Октябрь спит,

За окном стеной

Дождь кругами луж,

Это я, больной...

 

В ноябре ловя

Воздух жадным ртом,

Ты найдешь меня

Тоненьким ледком...

 

Как придет Зима,

Не заставлю ждать,

Снегом первым лягу

Я на твой порог...

 

В Новый год поздравлю

Тихо я, без слов,

Отзовусь ударом

Башенных часов...

 

Взял февраль дороги,

Дома - не в лесу,

Я лисой - поземкой

К твоему окну...

 

...Я иду к тебе

Мартом по Земле,

Талый запах снега -

Память обо мне...

 

Вот и снег пропал,

На дворе Апрель...

Не грусти, я здесь,

Звонкая капель...

 

Зацвела сирень,

За апрелем Май,

Первый шмель к тебе -

Это я, встречай...

 

Ты дождись меня,

Не совсем я так,

Знай, в июльском солнце

Есть холодный Рак...

 

Двадцать третьего,

На июльский жар

Положи на стол

Помидорный шар...

 

Мятный лист и чай,

Вроде не отвык,

Хлеб и соль на все,

Да, чесночный клык...

 

...А в июле вспомни

Запах трав сухих,

И в парном лесу

Я тебе - родник...

 

На Илью пророка

Ожидай меня

Звоном колокольным

В наступлении дня...

 

Грустно, одиноко,

Больно, да далеко...

Голуби в разлуке,

Вечно сердце в муке...

 

На закате солнца

Жди меня домой,

Посидим за чаем,

Трудно быть одной...

 

Память тянет птицу

К своему гнезду,

Только вот вселиться

Снова – не могу...

 

Я тебя укрою

Байковым крылом,

Спи, моя родная,

Будь покоен сон...

 

... А во сне явлюсь я,

То - хороший знак,

Знай, с добром приходит

Горенька – дурак...

 

С летнею грозою

Я недалеко,

Мне всегда под дождик

На сердце легко...

 

То, что не успелось...

Не судьба видать...

Знал бы, так быстрее...

Только как узнать...

 

На кургане тихом

Посади цветы,

А в ногах – рябинку,

Добрые мосты...

 

июль, 1989 г.

 

* * *

 

И дрогнули снежные

ветви,

Вздохнул постаревший

Снегирь,

Вдохнула весна в его сердце любовь...

И на тысячу миль –

Все оживает,

Все любит,

Все хочет...

Ну что ж...

Весну не обманешь...

Чисть перья, ты дорог мне

старый снегирь.

 

6 марта 1989 года

 

* * *

 

Я краски новые купил

И их сложил, и их закрыл.

Не в силах кисть моя писать

Все то, что хочется сказать.

 

Гитару новую купил

Да струны я на ней спустил,

Не в силах кисть моя сыграть,

Все то, что хочется сказать.

 

Чернила новые купил,

Открыл блокнот, да и закрыл.

Не в силах сердце написать

Все то, что хочется сказать.

 

А утром другу позвонил,

На голос трубку положил,

Не в силах был язык сказать

О том, что я хотел создать.

 

Потом уселся у окна,

И только полная луна

Дала один совет простой:

Пока есть силы, то - не стой.

 

июль, 1989 г.

 

Блаженная Маша

 

На улице – ночь, на улице – дождь.

Наше время пришло и стерлось о стены

Закрытых домов, забытых больниц.

Этот поезд ушел по разорванным венам

В городе черных пределов сожженных границ.

 

Ненужная скорбь дворянских подвалов,

Продажная совесть чиновничьих сук,

Невинная дочь порочного бала,

Опущенных глаз, но поднятых рук,

Пошла по рукам, но этого – мало...

 

Бездомные дети забытой Трубы,

Того нет в живых, а этот – нигде,

Хранители блеска пропащей звезды

Нашли свой покой в нескончаемом сне.

 

Блаженная Маша, молись за них,

С нелепой походкой прячущих лица,

Им дали возможность мечтать и летать,

А также право первым разбиться...

 

Теперь есть единственный шанс –

Пропасть в этом долгом пути

с Востока на Запад.

Проститься, простить и в бездну уйти

С увядшим цветком из ослепшего сада.

 

Эта чаша будет испита сполна.

Не за грош пропадешь, и чья в том вина,

Что, может быть, завтра начнется война.

 

До этой воды не хватило корней

У ваших отцов и у наших детей.

 

декабрь, 1991 г.

 

* * *

 

Мне б не молчать, а плакать,

Оторваться от земли и взмыть,

И струной дождя, от ветра рваной,

Зазвучать, а после взять и смыть.

 

Убежать в разорванную осень,

Зарекаясь на обратный путь,

Не найдя прощения средь сосен,

Навсегда рябиною уснуть.

 

И инок в печальном отпеваньи

Тихой ночью вспомнит обо мне:

Не был я ни в тюрьмах, ни в изгнаньи,

Но не выжил я в своей беде.

 

Завязал глаза и в пляс пустился...

С колокольцем лепры во весь рост,

Призрак ждал, а я так открестился

И пришел с молитвой на погост.

 

Я искал и звал тебя, но тщетно,

Видно, не судьба нам вместе быть.

Видел я во сне твой мир запретный,

Только, как пройти, забыл спросить.

 

Может, где-то там в безумной сини

Мы найдем себе покой и смысл,

И лазурный иней на могиле,

Тая, нас на смерть благословит...

 

декабрь, 1991 г. Ночь.

 

Оксане Серебряковой посвящается...

 

Я сжег свои письма и ключ потерял,

И сделал петлю из концов и начал.

Отмерил три метра под полной Луной...

 

Опять эта осень лезвием в мозг,

И тихий мотив, безымянный родной...

Там не было песен и не было роз...

Все! Хватит!... я еду - домой...

 

Я помню тот день, мне не нужно труда,

Чтоб каждую полночь летать туда.

В глазах паутина и тающий блеск

Шаров золотых скользит до небес.

 

И мертвое дерево – скорбный престол.

Впервые я это познал.

На могильной плите цветок расцвел,

И прах ему кровь отдал.

 

В орнаменте веток видны огни

И белый больничный камень,

И мы с тобой здесь, мы здесь одни,

В том месте, где боль и память.

 

Но все повторилось, лишь цвет поменяв,

Как тою осенней порою,

Свою безнадежность на боль променяв,

Я возвращаюсь домой...

 

1991 г.

 

Иван-да-Марья

 

На заброшенной сторонушке

Боль-тоска лежит на донышке,

И сиротами дома,

Да больницы – терема.

 

Ну, а выйдешь за околицу,

Так за елью смерть хоронится

И костлявою рукой

Призывает на покой.

 

Воронье печною копотью,

На деревьях рваной россыпью,

Как спасение, солнца свет,

Да на солнце, волчий след.

 

Там, где лисий след теряется,

Где язык огня кривляется,

Где дурней чумы молва,

Там растет плакун-трава.

 

Иван-да-Марья, научи нас любить,

Научи нас видеть простое в сложном.

Иван-да-Марья, научи нас не лгать,

Научи нас прощать...

 

1990 г.

 

Выпь

 

Возьми свою радость,

отдай мою боль,

Сожги свои письма в страну,

где не умеют любить.

Там все покрыл пепел,

а снег превратился в соль.

И ангел был съеден зверьем,

не успев остыть.

Где плачет волчица

по полной Луне,

Что саваном белым лежит на воде.

Где кончается день,

едва лишь забрезжит рассвет,

И на образе плесень,

и плесень съедает цвет.

Возьми свою радость,

отдай мою боль.

 

Где дождь не смывает

ни грязь, ни печать, ни клеймо,

Там город без улиц, дом без дверей,

и без стекла окно.

 

А пьяный мужик, заложив и тюрьму, и суму,

За рюмку водки в трактире

пропил и детей, и жену.

 

Возьми свою радость,

отдай мою боль...

 

1992 г.

* * *

 

Я зажег свою свечу

И пустился в путь

По воде и по земле,

Со щитом и на щите.

И сказал Он нам:

«Здесь вода, а берег там,

И уйдет беда, не оставив след,

Но одна из ста примет

Вам укажет след.

Этот след нельзя терять,

Чтобы вновь не повторять,

Чтобы детям мирно спать,

Чтоб увидеть и узнать,

Не продать и не солгать,

Не предать и не распять.

На хрустальный утес

Лунный свет ее принес.

И молилась она,

Чтоб великая страна

Не забыла отцов,

Не казнила сыновей,

Не ловила птиц

И не ставила сетей.

 

Чтобы вольному воля,

Чтобы нищему доля,

Чтобы женщине детей

И больным терпенье в боли.

Чтоб озябшим огня

Да и кров промокшим в поле.

 

И забытый дивный край

Прорастит зерно на камне

И наполнит кровью раны,

И вернется в светлый Рай».

 

Я зажег свою свечу,

И открыл глаза.

Воском плакала свеча,

И неловким жуком

По щеке ползла слеза.

 

апрель, 1992 г.

 

Владимирка

 

По Владимирской дороге, утопая в грязи,

Мужичок шел убогий со крестом на груди,

Отбивая поклоны и молитву творя

За детей, что в остроге умирают любя.

 

А вокруг только прах, что оставила нам

Та старуха немая, что идет по пятам,

Всех равняя с травою под косою слепою,

И рожденный цветок будет скошенным в срок.

А за белою стеною идет яблочный торг,

Там меняют кресты на билет в светлый морг,

Там ты можешь узнать – сколько стоит душа:

Литр водки – две Кати, а душа ни шиша.

Эй ты, лапотник русский, дворянин с топором,

С беспредельной душою, да заштопанным ртом -

Под Смоленском ограблен, под Рязанью убит

И в проваленной яме под крестом пьяный спит.

 

Ну, а в городе стольном

раскупается люд,

И застой стал застольным:

утром пьют, днем блюют,

Ну, а руки хоть в перстнях,

да под камнями кровь.

Каждый день здесь Христос

распинается вновь.

 

И оглохший звонарь,

превратившись в язык,

Своим телом о бронзу,

как о вражеский штык,

В колокольном вопле

решил умереть,

Чтоб озябшую Русь

своей смертью согреть.

 

15 августа 1992 г.

 

Книга увяданий

 

Я открываю книгу увяданий,

Читаю осени печальное письмо,

Чернила золотом прощальным

И листья букв стучат в окно.

 

Размыты строчки в лужах бледных –

Разбросанных осколках дня,

И исчезают запятые в кругах

Нелепого дождя.

 

Письмо горит листвою рваной,

И кисть рябины мажет холст,

И сладкий сок из раны драной

Пьет запоздалый пьяный дрозд.

 

Письмо не требует ответа

Ни у тебя, ни у меня,

То – эпитафия для Лета

И реквием для Октября.

 

Размоет дождь сургуч дорожный.

Последний свет мелькнет средь туч,

И по тропинкам осторожно

Скользнет зимы хрустальный луч.

 

1991 г.

 

Маятник

 

Все раскрутилось панцирем улитки

И прячется в него же от себя...

Причудливые тени маргаритки ласкают стены,

то дрожит свеча...

 

И маятник часов, безвольный исполнитель,

Резное дерево – твоя всегда обитель,

Отстукиваешь время, трагедия неведома тебе.

Что для тебя печаль о вновь ушедшем дне?..

 

Кто-то сказал, что завтра будут те же

И утро, и дела, и верная печаль,

Все это будет, но все реже, реже,

Проснувшись облаком, я улетаю в даль...

 

Болит душа о том, что было,

Болит душа о том, что есть сейчас,

И вновь рука небрежно и лениво

Стирает с глаз всю пыль,

но нет там больше глаз...

 

И как вьюнок, прильнувший к дубу цепко,

Обвитая косой, сидишь ты у окна,

А по коре лица росой с вишневой ветки

Стекает в землю редкая слеза.

 

- О чем ты плачешь, милая подруга?

- О том, что есть конец у прерванного круга,

о том, что все проходит, и пройдем и мы...

 

А день истлел от нежности

в объятиях Весны...

 

апрель, 1993 г.

 

* * *

 

Разлука нас объединила,

Похоже нас и разлучит.

Она причина моих слез,

Но и источник моей силы.

 

Она, как верная подруга,

Как сторож дней и как слуга,

Хранит мою печаль для друга

И не дает мне больше лгать.

 

Она мешает мне забыть,

Целуя мою память страстно,

Порой, мне кажется, напрасно:

- и ждать,

- и помнить,

-и хранить...

 

май, 1993 г.

Печаль

 

Не суди, не гони, но печаль сохрани

Божией птицей в руках.

 

Кем хотел – тем не стал...

И осенней порою повстречался с бедою,

А она говорит: «Отболит – улетит».

 

Позабудь все, что было,

Потеряй все, что есть.

Сколько дней - столько слез,

Только слез тех, не счесть.

И на каждый вопрос

сколько «да», столько «нет»...

На земле вечно тьма,

над землей вечный свет.

 

И вновь зыбкий покой обернулся войной,

Нам не мудрости б зрячей, а веры слепой,

А душа все болит, только сердце молчит,

Белый голубь летит над святою землей.

 

Над землей той огонь, над землею той дым,

Ну, а голубь летит, как надежда живым...

Все спалили дотла – ни двора, ни гнезда,

Белый голубь к земле – вновь упала звезда...

 

Ты поверь, ангел мой, что я здесь сам не свой,

Знаю, в небе звезда, да не видят глаза,

Нет мне сил улететь, да и ноги свинцом,

И осталось кричать лишь разорванным ртом.

 

Не суди, не гони, но печаль сохрани,

То печать, чтобы помнила плоть о крови,

И беда вдруг ушла, отпустила... очнусь,

А она говорит: «Отболит, так вернусь...»

 

16 августа 1993 года

 

Белый Реквием

 

Сегодня выпал снег,

И кто-то скажет мне:

«Смотри, пришла невеста...»

Другой поправит: «Нет,

Сегодня просто кто-то умер...»

 

Но этот первый снег –

Фата для нового, что будет,

Иль саван для прошедших дней?

 

А у меня нет дома,

и я все также живу,

Стремясь подладить ход своих шагов

Под стрелки солнечных часов.

 

Зима приходит осенью,

Когда не ждешь пощады

От закона времени,

А лист последний, как объявление о лете,

Но только лето на звонки молчит.

 

Бесконечно длинные ночи, освещенные снегом,

Вобравшим в себя все тепло,

Если есть оно у луны?

Если ищешь покой, то ответ проси у зимы,

Если жаждешь порядка, то смотри на кристаллы хрупкого льда,

Если хочешь войны, уходи от зимы навсегда.

Ведь войны случаются летом –

Огонь любит тепло.

 

Я не готов к зиме

и жажду продолженья

осенних хмурых дней.

Я нахожу себя в дожде,

Я нахожу себя в ненастье,

Но осень вместе с солнцем гаснет...

 

Весной влюбленность,

Летом страсть,

В осенних днях печаль и опыт...

Зимой покой, хранящий жизнь,

И вьюжных бурь бессонный ропот.

 

Все умирает, чтоб вновь родиться...

Сегодня первый снег,

Встречаю сон во благо пробужденья,

На белом цвете белый свет

Для очищенья дней и лет.

Зима не ведает сомнений,

Средь знаков тайных и примет

Она приносит очищенье...

 

октябрь, 1993 г.

 

* * *

 

...осень пришла, я не звал,

но ждал тебя, осень...

 

я скучал без тебя, я хотел эту грусть

нескончаемых долгих дождей.

Все сгорело в огне,

и уже появляется проседь

разбеленных холстов

бесконечно холодной зимы.

 

Осень, открой свою тайну от слез очищенья,

Осень, прими нас и дай нам покой и прощенье.

 

Бесконечные письма сжигаются вместе с листвой,

Дворник - цензор сегодня, он все придает покаянью.

Я любуюсь пейзажем, размытым речною водой,

Я люблю тебя, осень, и жду твоего оправданья.

Я от лета устал, что поделать, я летом болею,

Только время не врет и меняет картины всерьез.

Я иду по родной рассеченной аллее,

Задыхаясь листвой, как тогда задыхался от роз.

 

Что поделать, люблю, люблю тебя, Осень,

Как сестру и как мать

И как память о лучшем, что было.

В это время разлук

я встретил друзей твоих, Осень,

Ты дала мне любовь, дала мне надежду и сына.

 

Я прощаюсь с тобой,

но ты от меня не уходишь,

Я пишу тебе письма

все дни напролет.

Только кто мне ответит,

что с нами сейчас происходит,

Иль хотя бы начальные буквы

той книги поймет...

 

октябрь, 1993 г.

* * *

 

Ветрами обвеяна, росами умытая,

Верная подруга, грусть моя, печаль,

Что ж ты, девка грязная, баба неумытая,

Обласкала сердце и вонзила сталь.

 

Приросла, присохла, не забыть, не сбросить,

Только вот тащить тебя - нет ни сил, ни слов.

Ну, а ты не просишься, а все лезешь ощупью

днем средь песен грустных, ночью среди снов.

 

Видно не отделаться мне от этой ноши,

видно полюбила ты меня всерьез.

Только смерть обходит, а при жизни тошно

пить слезу осеннюю среди мертвых роз.

 

Накормила досыта, напоила допьяна,

отпусти на радости на день, иль на час,

и вернусь я к вечеру, обниму я горькую,

осень беспричинную, как в последний раз.

 

И тоска поверила, и печаль отпрянула,

А проснулся утром, как родился вновь.

Я открыл все двери и позвал гостей,

Да среди непрошенных встретил я - любовь.

 

А под вечер дождик мне напомнил старое:

Тихо в доме, пусто, только ты, да я.

Подойдешь к окну и заплачешь радостно

Я ж признаюсь с горечью, что люблю тебя.

 

октябрь, 1993 г.

 

Русь

 

Ни заря, ни закат, ни север, ни юг...

На холмах вдоль реки здесь последний приют.

Три кольца – то ли рвутся, не в силах держать,

то ли скоро сомкнутся, не давая дышать.

 

В центре красный кирпич,

справа кнут или розги,

слева пряник – не съешь

ни рано, ни поздно.

Небо кровью горит, пять конечностей стрел,

те лучи, как закон, но творят беспредел.

 

Нам ни много, ни мало,

Все привыкли – сойдет.

Заколдованный круг

рвем костлявым плечом...

А на улице снег, а под снегом земля,

Кто пророчит царей, кто зовет короля.

 

А мешки все пусты -

ни зерна, ни травы.

Кто пытался понять,

не сносил головы.

Был расстрелян в упор, головой об забор...

Что посеешь – не жнешь, потерял – не найдешь.

 

По домам все сидят,

друг на друга глядят.

И молчат, чтоб не лгать,

и не спят, чтоб сбежать.

За границу, где волки, что ж вы, овцы, к волкам,

иль вам будто не милы здесь смурные леса,

а на взрытом песке след пятою назад.

 

Был мне муж, стал мне друг,

был мне друг, стал мне враг...

Только дети все в клети,

только жены, как клячи -

жены ищут причину,

дети попросту клянчат.

Здешний тертый калач им приносит палач,

Ну, а вдовам подковы – попляши и поплачь.

 

Все указы вслепую,

все приказы вразнос...

Пострелял – вхолостую,

подстрелил – на допрос.

Только кто разберет,

чья здесь правда не врет.

Всем, чем хочешь, торгуй,

И, как сможешь, воруй.

 

А народ на Руси,

как трава, хоть коси,

только дай прорасти –

все поймет и простит.

Кто герой – на убой, а солдат - не богат,

Где убит – там забыт, коль не помер, так рад.

 

«Ой ты, Русь моя родная», то кривая, то хромая,

да не в шутку, а всерьез

– сколько ты испила слез...

И у вечного огня

вновь и вновь ищу тебя,

у церквей и у погостов,

где все честно, чисто, просто.

 

На Руси все дороги,

что крест понести.

Только знает убогий,

что небо простит.

 

октябрь, 1993 г.

 

Останься и Уходи

 

Я прощаюсь с тобой, как с последним письмом,

как с последним трамваем, идущим в депо.

Ты забудешь меня, чтобы вспомнить потом,

только несколько строчек из песен о нас.

 

Не грусти и не жди, не встречай, не ищи,

ведь у нас больше нет ни следов, ни примет.

Мой печальный герой, ты сегодня со мной.

Мы останемся здесь до утра, а потом...

 

Дождь придет и сотрет наш рассказ о любви,

убедив нас, что в этом он прав.

И растает в пыли то, что мы сберегли,

и сотрется на наших руках.

 

Я зайду к тебе в дом, и ты выпустишь птиц,

и ты скажешь: «Смотри, это чьи-то огни»,

а потом лишь добавишь, как в прежние дни:

«Останься... и ... уходи».

 

Я отдам тебе все, что хранил для тебя.

И последний альбом с пересохшим листом,

где «На память...» размыто водой октября,

но апрельское утро с тем же детским лицом.

 

Ты не ждешь моих писем, но ты просишь писать,

Ты не ищешь меня, но ты рада, когда я

прихожу, чтоб услышать, что можно мечтать,

и живу твоим днем, и твоей свечой таю.

 

Мой огонь для тебя, его искры для нас,

его дым для меня, эти слезы от дыма.

Я стою у окна, я стою у стены

И гляжу на тебя, проходящую мимо...

 

Я тебе посылаю недописанный текст,

недокрашенный холст, незаконченный мир,

то сюжет для тебя, твое право начать

и закончить его, затирая до дыр...

 

февраль, 1994 г.

 

* * *

 

На крыльях в утренний ветер,

в дорогу, не возвращаясь...

Мой шаг, как день, в этой жизни...

Я плачу и улыбаюсь...

 

Оставь мне слово в дорогу,

верни мне право любить...

уже февраль у порога,

и я прошу пощадить.

 

Но время, как поезд,

не врет и не ждет...

Оно лишь кидает на нечет и чет.

Потом заставляет жалеть о былом

и вновь ускользает змеиным хвостом.

 

Скиталец дивный и юный,

возьми в дорогу с собой

глоток воды и горсть пепла –

любовь земли неземной.

 

Оставь мне камень на память

всего того, что не спел.

Манящей птицею станет

твой бесконечный предел...

 

февраль, 1994 г.

 

Баллада о городе

 

Мой город прост, как под откос

летящий поезд дней и лет.

И он имеет привкус меда,

запах гари, цвет воды.

Я здесь один, как ты и он,

в преддверии счастья и беды.

 

Мой город чист, как трубочист,

забивший кляп в поддув трубы,

но дым столбом – об стену лбом,

и нас послали за водой...

Я здесь с тобой дышу войной,

война не терпит суеты.

 

Мой город любит, но в любовь

не верит замкнутый сосед.

Он мне диктует ход за два,

портянкой заметая след...

И я прошу, но слышу тьму,

И я ищу, и вижу свет.

 

Мой город снова под зонтом,

но дождь сегодня золотой.

Один с дырой в кармане ждет,

другой - с протянутой рукой,

все ищет зыбкий свой покой,

скитаясь лунною тропой.

 

Мой город, словно три сестры,

что поздно вечером прядут

из пустоты свои мечты

и друг у друга их крадут.

И прячут лица под узоры

бесцветных слез и талых вод,

их скудный мир из пышной ссоры –

концерт без скрипки и без нот.

 

Мой город прячет тех, кто любит,

и утешает тех, кто ждет,

и вновь прощает тем, кто будет

сдавать на ветреность зачет,

И тех, кто верит ночью в утро,

хотя под утро сам не свой,

но закопал пивные пробки

вновь под фонарною звездой.

 

Мой город сшит из лоскутков

осенних трав и облаков

затянут нитями дождя,

и плачет юный страж часов,

храня для вечности тебя...

 

январь, 1994 г.

 

По гладкой реченьке шершавым дном доски,

по доскам струганным, да ржавым колесом

Вернулась память в дом, где от тоски

вчера увяло все и стало сном.

 

А письма все идут, как снег.

Их больше не читают здесь,

их больше не сжигают там...

Зачем они в отживший век.

 

Сегодня утром по стеклу вновь ржавый дождь.

Сегодня праздник у того, кто был в пути.

И только скрип дверей и гвоздь –

как память боли и тоски...

 

Был год, когда растили, нынче - на покос.

Усталый путник на обочине нам ставит перенос.

И я поставил точку здесь,

Но молния рисует мне вопрос.

 

Я шел и день, и ночь, меня хранил твой свет.

Но ты ушла водой, вода скрывает след.

И ты пришла волной, и берег мой размыт...

Я не могу тебя забыть, и я тону в твоей реке.

 

А письма все идут, как снег.

Слова как дождь сквозь сито лет...

И слышу я один ответ – найди меня и будь со мной...

 

Я буду там, где Да... и Нет...

 

январь, 1994 г.

 

Письмо к Родине

 

Путь-дорожка, стеженька,

разбежалась речкой.

Да по снегу талому,

по землице теплой.

А на колокольне

только ветер воет,

и озябшей птицею

колокол молчит.

 

Где ж вы песни грустные,

только колья вострые

разбросал, рассеял

по земле палач.

По заре, по зореньке

встала красна девица

и пошла по плачу

свою Русь искать.

 

Окна все замазаны,

двери все забиты...

Что ж вы, люди добрые,

рады не о том...

А на сердце цепи и замок

на совести,

и сургуч, целованный

золотым перстом.

Без огня, без боли,

рваная да в пятнах

по земле по горькой

ложь в цветах прошла...

Ой, беда дремучая

да печаль певучая,

не впускал тебя я,

но испил сполна.

И базары бойкие,

ярмарки бесхозные...

Выбирай наряды,

вкривь и вкось пошив.

Только вот не любо мне

то веселье хмурое,

иноземным бисером

тот кафтан расшит.

 

Память вся исклевана,

стаей разворована,

а на колокольнях

каждый звон, что стон.

Русь моя прощальная,

песнь моя печальная...

 

Почему я гостем стал

там, где был рожден?

 

январь, 1994 года

 

* * *

 

Я хочу научиться верить

и открыть в себе тот берег,

где живет моя память,

что хранит совесть и стыд.

 

И я слышал, что в доме том двери,

и замки в них словам не верят,

они ждут ключей от сердца.

Только сердце об этом молчит.

 

И есть две дороги к сердцу –

два пути, берущих начало

от земли и от неба, только,

зная это, этого мало.

 

Есть поступки, что нас ослепляют,

уводя нас по ложному следу,

но мы ищем себе оправдания,

торжествуя слепую победу.

 

Я не видел, откуда приходит,

но я знаю, куда нас ведет

все, что в жизни себе не находит

славу дней и надменный почет.

 

И я знаю, что есть ответ –

он в прицеле твоих-моих лет,

он всегда был и будет всегда,

кто не принял его – там беда.

 

Я искал тебя на ощупь, вслепую,

утешаясь собою в беде.

И теперь беда торжествует

грязным льдом на мутной воде.

 

Сколько раз я просил прощенья,

как ребенок, скрывая свой стыд...

За победой шло пораженье

средь нелепых и мелких обид.

 

Так я жил и думал, что завтра

я найду последнюю букву и

закончу историю эту

о тебе, мой друг, обо мне...

 

Время вновь оставляет приметы

на мое последнее лето,

а твоя любовь исчезает

в бесконечной холодной зиме.

 

Все, что строил – рассыпалось вскоре,

а зима все идет по пятам

в белоснежном и грустном уборе,

убивая то здесь,а то там.

 

Нынче время прощаться и помнить,

Что без слез не рождается жизнь,

а разлука дана, чтоб исполнить,

научившись грустить о любви...

 

март, 1995 г.

 

Приметы времени

 

Вот кончится дождь, и новое утро

по старым лужам пройдет босиком,

а ты все там же с душой своей хмурой

по следу любимой с последним письмом...

 

И полон печали ларец обнищавший,

в дворцовых палатах ни вашим, ни нашим...

Ни ситца, ни пакли, лишь струганный стол,

И странные люди вершат приговор.

 

По белому черным, по черному красным...

Ты хочешь понять, мой друг, но напрасно,

ведь здесь в каждой правде есть ложь и подлог

и заперта дверь на висячий замок.

 

С больной головы на здоровые руки

куется тоска от злобы и скуки...

А дети?.. Что, дети? – то малые крохи.

Эй, в бубны, шуты, веселей, скоморохи!

 

На ярмарке песни, за песнями слезы...

За горечью пьянка, за пьянкою смерть.

Он ей подарил увядшие розы,

Сказав: «Будет лучше,» - прося потерпеть.

 

И круг здесь замкнулся в безвыходной ноте,

но есть один шанс – цепляться за жизнь.

И быть на чеку, нет скорее на взводе,

не волком, так вошью, но все-таки быть.

 

А старым и малым, больным и бездомным

останется сор из избы подъедать.

И нищий полковник в мундире лиловом

по-прежнему будет ни с чем воевать.

 

Но время проходит, смыкая нас к смерти,

в земле нет богатых и нищих там нет...

Обрывок письма в заштатном конверте,

сокрытый от мира под толщею лет.

 

И кто-то мне скажет: «Все очень печально»,

а кто-то: «Не ново и, даже, банально...»

А я промолчу, согласившися с вами,

но эти приметы с рождения с нами.

 

февраль, 1995 г.

 

* * *

 

Кто верит, тот и любит,

кто помнит, тот хранит,

а правда нынче в белом, -

просящему простит.

Но путник одинокий,

не близкий, не далекий,

приносит в скорби радость

и мир в душе хранит.

 

Кто верит, тот и любит,

надеждой полон век,

и мир благовествует

средь гор, лесов и рек.

 

И звоном колокольным

приветствует тебя,

и радость торжествует,

и празднует земля.

 

И в слезах есть прощение,

и в грусти сладость есть...

То вечное стремление

с земли куда-то ввысь...

И горе вразумляет,

И боль врачует нас,

и бедность утешает,

очистив еще раз.

 

Я знаю, что есть войны,

но в сердце нет врагов

у тех, кто стал достоин

лежать у этих ног.

 

Он знает, что в любви

рождается закон,

и Свет придет во славе,

развеяв темный сон.

 

апрель, 1995 г.

 

* * *

 

Собирал по горсти,

Растерял за раз...

Значит, так не надо,

Значит, здесь не так...

 

И в ладонях пепел

Талым серебром,

Да гуляет ветер

В городе родном.

 

А по крышам дождик –

Бом... бом... бом...

Спи теперь спокойно,

Нынче умер он...

 

Кто-то пожалеет,

Что ушел в рассвете,

Кто-то не поверит,

Кто-то не заметит.

 

Повод есть напиться,

Торжествует жизнь...

Каждый станет прахом,

Улетая ввысь.

 

Вспомни о хорошем,

Друга помяни,

Попроси прощенья,

А потом умри...

 

январь, 1995 г.

 

* * *

 

Я с тобою рядом, ты со мною нет –

Закрытая тема за давностью лет...

Зарытые письма, утерянный след.

... я с тобой рядом, ты со мной нет.

 

И вновь я прощаю, тебя отпустив,

А ты убегаешь, меня не простив.

Зажженная тьма, погашенный свет...

... я с тобой рядом, ты со мной нет.

 

Тебя не терял я, но не приобрел.

Пытался искать и, казалось, нашел

В душе непонятной размытый ответ:

... я с тобой рядом, ты со мной нет.

 

Теперь я не знаю, с чего начинать.

Ты стала другая и просишь понять,

Но видишь, что я разбит и раздет.

... и все же я рядом, ты со мной нет.

 

Ты просишь меня, чтоб я сделал шаг.

А я сделал два, но тебе все не так.

Утеряна нить среди ложных примет, но

... я с тобой рядом, ты со мной нет.

 

Пытаясь понять, себя я терплю...

Теперь уж не знаю, привык иль люблю,

Но вряд ли услышишь ты добрый совет.

... ведь я с тобой рядом, ты со мной нет.

 

И ты говоришь, что любишь меня,

Скрываясь от встреч, как тень от огня.

Безликая роль и типичный сюжет

... когда кто-то рядом с тем, кого нет.

 

декабрь, 1994 г.

 

* * *

 

По белому снегу, по талому льду,

по грязной дороге я снова иду –

земле поклониться, обнять и уснуть

и в новом проснуться, и в этом мой путь.

 

Печальные реки, скорлупки домов,

в руках моих слезы любви облаков,

то капли дождя небесной росою

спасают меня, зовя за собою.

 

Осенние листья, осенние птицы,

те падают вниз, те вверх от земли...

и кто-то умрет, но останется с нами,

а кто-то живет, но мертв без любви.

 

Дома опустели, сердца обеднели,

уехал за счастьем совсем, навсегда,

а счастье младенцем лежит в колыбели

на этой земле, где нынче война.

 

И кто мне ответит, что птиц возвращает

на старые крыши сожженных домов,

в полете, порой навсегда пропадая,

за тысячи верст от родных берегов.

 

Где память, там правда,

где правда, там жизнь...

по сути, неважно, где дни коротать,

но все же настанет тот час, и однажды

боль в сердце напомнит,

где дом твой и мать.

 

И звон погребальный и свадебный звон...

здесь жизнь и смерть едины в одном...

над вечным покоем великой реки

проходят герои, друзья и враги.

 

Я должен вернуться, поняв, что нельзя

жить там, где чужая, хотя и земля,

где выдуман смысл и радости нет

средь дивных стремлений и ярких побед.

 

Под низенькой крышей горит огонек,

и здесь моя жизнь спокойно пройдет...

И тихо усну в любви о былом,

и друг мой укроет прозрачным крылом.

 

апрель, 1995 г.

 

Посох

 

Я по полю иду, в руках посох держу,

за спиною холщовая сумка...

По родной стороне я иду налегке,

чтоб и видеть, и слышать и думать.

Я у ветра спросил, кто здесь давеча был,

он ответил: «Такой же, как ты...

Он оставил тебе книгу странствий в реке,

меж страниц свою правду вложил.

Чтобы книгу прочесть, надо снять с себя спесь

и читать не глазами, но сердцем».

И я книгу читал, да себя в ней узнал,

и вдруг вспомнил “плющевое” детство...

Нам бы вместе быть, нам бы вместе жить,

коль есть память, а, значит, есть время...

По дороге – вперед, кто терял, тот поймет

это наше холщовое племя...

 

1990 г.

 

Посвящается Борису Гребенщикову...

 

Капитан серебряных струн начинает свой путь.

Он приедет на бал и будет петь им сны.

И кто-то стучится в дверь, чтобы взглянуть,

но последний аккорд превратил серебро в ртуть.

И биению сердца вторит движение губ,

Значит, мы не одни, но кто дал нам право петь,

но он видит из поднятых рук лес,

а над ним нависшую радугу,

а может быть плеть.

Ты стреляла из лука, но стрелы не ранили зверя.

Ты срезала серпом подорожник

и клала нам в чай.

Ты ждала грозу, но видела только зарницу,

Ты любила нас всех, но время пришло, прощай.

 

День прошел, улетает стрела в ночь, прочь...

Лучник прав – переводит стрелки на час – в нас.

Мы спешим догнать время, з