Пятьдесят третий

- Мальчики, подъем, - открыв дверь, шепчет кто-то.

- Угу, - мычит во сне машинист и, стиснув руками подушку, с усилием отрывает от нее голову. Я уже сижу на кровати и, наклонив лохматую ото сна голову, пытаюсь понять, где я.

Так, полированная тумбочка, две кровати с казенными одеялами, возле них - тапочки с надписью "БД АБД" - бригадный дом Абдулино. Ясно - я на работе. Приехали с машинистом сюда на грузовом поезде, обратно поедем на пассажирском. Пассажирский, пятьдесят третий, кажется.

Фу-у-у! Ну и жарища!

Машинист встает и, шваркая шлепанцами, бредет к двери. Дверь закрывается, тихо щелкает выключатель, освещая стены, густо покрытые комарами. Комары с раздутыми от нашей крови брюхами, мирно спят. Жара им нипочем, а может, и почем - кто их разберет...

Одевшись и умывшись, бредем в столовую. Небольшая очередь у кассы. Наступит ли когда-нибудь то время, когда исчезнут очереди хотя бы здесь - в бригадном доме? За столиками - запыленные после поездки или одутловатые сна жующие физиономии. Мы относимся к одутловатым.

Впихнув в себя полусырые макароны с хлебными котлетами и залив это неизвестно на чем настоянном чаем, берем "шарманки" - портфели с инструментами - и выходим на улицу.

Кошмар! Если и здесь такая жара, то в электровозе точно крематорий.

Небольшая задержка для оформления маршрутного листа, и мы, выйдя от дежурного по депо, идем по платформе мимо вокзала. Машинист Дима достает пачку "Родопи":

- Будешь?

- Не, я бросил, - все еще сонно хриплю я.

Вспыхивает спичка, освещая лицо Димы, и перед его носом вспыхивает малиновая точка раскуриваемой сигареты.

По платформе призраками курсируют потенциальные пассажиры и провожающие. Они ожидают вечно опаздывающий пятьдесят третий.

- Мужики, вы на пятьдесят третий? - спрашивает кто-то сзади. Мы оборачиваемся.

- Да, - разглядывает Дима парня, одетого "по фирме".

- А когда он придет?

- Да хрен его знает, - пожимает плечами машинист.

- А вам в какой вагон? - переходит на допрос не в меру любопытный парень.

- В самый первый, - не выдерживаю я, и незнакомец растворяется во мраке под столбом с разбитым фонарем.

В ожидании поезда сидим в будке у бабульки-осмотрщицы поездов.

- Ребятки, ваш прибывает, - поворачивается к нам хозяйка маневровой горы. И, словно услышав ее слова, над вокзалом перекатываются слова дежурной по станции:

- Товарищи пассажиры, скорый поезд пятьдесят третий "Харьков - Владивосток" прибывает к первой платформе. Будьте осторожны!

Услышав, что нужно быть осторожней, пассажиры с завидной организованностью бросаются под прибывающий поезд, спеша попасть на первую платформу. Разрезая тьму конусом прожектора, к зданию вокзала медленно пришвартовывается электровоз, за которым, жалобно поскрипывая, послушно тащатся вагоны.

Электровоз принят. Локомотивная бригада - машинист с помощником, которые привели поезд из Уфы, идут ужинать и спать, а мы ждем времени отправления. Наконец на выходном светофоре загорается зеленый свет.

- Взлетаем? - спрашиваю я Диму.

- Угу, - глянув на часы, отвечает он.

Высунувшись из окон, осматриваем состав - все ли сели, не выбросил ли проводник красный фонарь. Нет, все нормально: освещенная фонарями платформа необитаема, нет даже провожающих - наверное, испарились от августовской жары.

- От винта? - спрашивает у меня машинист, набирая позиции на контроллере. В машинном отделении ответно щелкают контакторы. "Чеэска", как мы называем электровозы серии "ЧС", легонько дергает, и выходной светофор уплывает вправо.

- Только не от фонаря, - отвечаю я и записываю время отправления.

Постепенно огни станции расступаются, давая нам дорогу и, наконец, мы остаемся одни в черной августовской ночи. Лишь где-то в бесконечной дали приветливо мерцает изумрудная точка проходного светофора.

- Хэппи энд, - довольно усмехается машинист, радуясь тому, что впереди нет поездов и можно нагнать опоздание. В машинном отделении щелкают контакторы, легкий рывок, и стрелка скоростимера перекочевывает к цифре 100.

- Не знаю, какой конец, а начало точно счастливое, - отвечаю я машинисту.

Окна открыты, но в кабине все равно жарко.

- Сейчас остынет, - словно угадав мои мысли, утешает Дима и, сняв мокрую рубашку, добавляет, - под утро вообще хорошо станет.

Впереди тускло мерцают огоньки придорожной деревеньки.

- Дим, лиса! - ору я, выкидывая руку вперед.

- В курятник с ревизией ходила, - комментирует машинист, тоже заметивший рыжее веретено хвоста, промелькнувшее через круг света нашего прожектора.

Постепенно в кабине действительно становится прохладнее.

Пол в кабине кидает во все стороны. Чтобы выпить чашку чая, нужно встать, иначе расплещешь. Налив чай в крышку от термоса, ставлю ее на пульт управления. Чай тут же изображает бурю в стакане. Прежде чем буря становится цунами, я успеваю закрутить термос и, подхватив крышку, придаю жидкой поверхности если не ровное, то, по крайней мере, горизонтальное положение.

...Светофоры, станции, полустанки, переезды, блок-участки. Все мелькает как в калейдоскопе, складываясь в простое слово "поездка". Сколько их было, сколько их будет! Все фактически одинаковые, но какие они разные! Особенно красивы ночные поездки. Правда, иногда глаза слипаются оттого, что ночью не поспал перед работой. И сколько ни пей чифироподобного чая, сколько ни высовывай из окна голову навстречу бьющему ветру, все равно кабина электровоза, медленно колеблясь, погружается куда-то в темноту, и даже режущий свет от прожектора встречного поезда не способен заставить встать и отойти к машинисту, чтобы какой-нибудь балбес, кинув из окна вагона пустую бутылку, не пришиб во сне.

Но что все это по сравнению с огнями станции Куйбышев или рекой прожекторов над Октябрьском! Но все же самая моя любимая станция не относится к разряду гигантов типа Кинеля, Тольятти, Октябрьска, Куйбышева или даже Сызрани. Самая моя любимая станция - Безымянка. Та самая, которую машинисты в шутку называют по рации "Безымяновка". Та самая, где у дежурного по парку живет болонка Чапа, которая разглядывает входящих машинистов сквозь свою панковскую прическу и, вставая на задние лапы, выпрашивает хрустящие карамельки. Та самая, из-за которой машинисты опять же в шутку предлагают оборудовать электровозы краскопультами вместо гудков - так много здесь людей перебегает через пути перед мчащимися поездами. Этих людей больше всего пугает возможность опоздать на электричку, а значит и на работу, а не воющий во все тифоны несущийся на них поезд. Сколько людей здесь уже сшибли! Но каждый думает: со мной, конечно же, этого не случится, и с печоринским презрением к жизни кидается через опасную зону к заветной электричке.

Но это днем. Ночью эта станция почти необитаема. Ночное ее население - осмотрщики поездов или подразделение смертников "желтые жилеты", не обращают никакого внимания на приближающиеся поезда и отскакивают в сторону лишь тогда, когда машинист уже готов сорвать кран в экстренное торможение. Но все это опять же мелочи...

Красота станции Безымянка раскрывается сразу за входным светофором. Зеленые, желтые, синие, белые, красные звезды-светофоры проносятся мимо. Электровоз, словно космоплан, покрывает километры-парсеки этой железнодорожной галактики. Мощнейшие тысячеваттные прожектора освещают серебристые нити рельсов, которые переплетаются узорами стрелок и в упорядоченном единстве устремляются во тьму перегона.

Слева уютно светятся сотни окон нескольких шестнадцатиэтажек. Здесь люди уже отработали свой рабочий день. Они смотрят телевизор, сидя на диванах, на которых собираются лишь по вечерам. Счастье ли это? Не знаю. Для них, возможно, да. При условии, что счастьем можно считать однообразную работу днем, а вечерами - ощущение того, что ты или интеллектуальный супермен Штирлиц, или трехглавый работник милиции по прозвищу Знатоки, или еще кто-нибудь. А где и когда ощущение того, что ты сам человек? Разве что во время единственного отпуска в году... Хорошо бы, чтобы моя жизнь по принципу "все не как у людей" продолжалась как можно дольше!

- Олег, скорость по станции? - оборвал мои размышления о высших материях машинист.

- Девяносто, - отвечаю я, краем глаза заметив промелькнувший входной зеленый светофор.

- Пятьдесят третий, - хрипит рация, - доложите данные по поезду.

- Так, пятьдесят третий, - сорвав предохранительный клапан с кнопки связи, отвечаю я невидимой дежурной по станции, - электровоз ЧС-2, № 535, девятнадцать вагонов, по Куйбышеву без отцепки - на проход, машина хорошая.

- Понятно, на проход, - соглашается рация, - счастливого пути.

- Спасибо, до свиданьица, - несут радиоволны от электровоза к дежурному по станции.

Вот уже и выходной светофор, а за ним - переезд. Станция Георгиевка позади. У, ёлки-моталки! И какой это болван распорядился поставить прожектор для осмотра поезда таким образом, чтобы свет бил прямо в глаза?!

Как и положено по инструкции, высовываюсь из окна, чтобы следить за дежурной по переезду, которая в случае чего, махнет красным фонарем.

Какой свежий, упругий воздух! Ветер взрывает мою прическу. А вот и переезд. Чертов прожектор! Машу рукой бабульке на переезде. Она в ответ поднимает повыше свой фонарь.

Тр-р-рах-та-ра-рах!!!

Сильный удар сотрясает тело электровоза. Почти мгновенно - следующий удар с наипротивнейшим треском раздираемого металла. Мое внимание привлекает темное "что-то", которое, окутавшись тучей пыли и, разбрасывая вокруг себя снопы искр, вырывается из-под колес и, еще раз чиркнув по борту электровоза, отлетает в сторону будки переезда, где, испуганно скорчившись, держит в руке фонарь дежурная.

(окончание следует)