Татарин. 4

Он упал в обморок на «присяге». Мы долго стояли в строю, было жарко. Присягу принимали «побатальонно», часа три уже стояли на плацу. Всем уже осточертела эта процедура, хотелось скорее на «праздничный обед», а потом – до самого отбоя – свободное время!

Он грохнулся прямо лицом на брусчатку плаца, звук был громкий – автоматы мы держали «на груди». Фуражка откатилась: его подняли и отвели в санчасть – он сильно разбил лоб. Это происшествие ускорило процедуру принятия присяги, через пол - часа все закончилось, Мы с облегчением сдали оружие, стали готовиться к обеду. В курилке никто не стрелял «чинарики» - сигареты выдали еще вчера.

На следующий день мы отправились на стройку стрельбища – таскать шпалы для «бегущих мишеней» (они ездили по рельсам на электрических тележках). Шпалы таскали по одному, нести было далеко (дальний рубеж – восемьсот метров), останавливаться нельзя, потому что положить шпалу на плечо самому потом было невозможно. За одну ходку плечо начинало гореть и жутко болело. Сейфулин, татарин из первого взвода, который накануне упал на присяге, стоял на опушке леса и пытался поднять шпалу на плечо. Мимо проходили курсанты, но помочь ему не могли – свою шпалу нельзя было бросать. К обеду мы сделали по десять ходок, а Сейфулин – две.

Сержанты, используя принцип «все – за одного», дали бойцам из его взвода еще восемь шпал, а вся рота ждала, пока они вернутся. После этого первый взвод по вводной «во взводе – раненый» тащили Сейфулина на плащ-палатке до самой части, матерясь и обещая ему «темную». До части мы передвигались, как обычно, бегом – сержанты не упускали возможности нас потренировать.

Следующий день был - день занятий (пока строилось стрельбище, мы чередовали занятия с работой). Первый взвод устроил-таки бедному Сейфулину «темную». Выглядел он больным, к пластырю на лбу прибавилась ссадина на щеке, верхняя губа была намного больше нижней. Были занятия по тактике. Тактическое поле находилось неподалеку от железной дороги, за небольшим березовым лесом. Сержанты расположились у опушки, один из них проводил со всей ротой занятие «Рота в наступлении», остальные развели костер, жарили на палочках грибы, которых в лесу было полно

. Мы бегали по песчаному тактическому полю, оборудованному под «передний край обороны» с окопами, «минными проходами», колючей проволокой. В «минные проходы» сначала пробегали пулеметчики (в том числе и я): плюхались в песок и «прикрывали проход отделения». Потом с криками «Ура!», больше похожими на вопль отчаяния – «У -у - у» мы «штурмовали окопы противника». После этого слышали далеко за собой «На исходную!» Через два часа мы были мокрыми, хоть выжимай: в сапогах, под одеждой, на зубах был песок, перед глазами прыгали разноцветные круги, хотелось воды и покурить.

Объявили пятнадцатиминутный перерыв. Мы упали кто – где, некоторые пошли вглубь лесочка по нужде. Оружие составили в «пирамиды» повзводно, возле сержантов.

Я лежал под березкой, смотрел на то, как бегут по небу облака, грыз травинку и думал о том, что сейчас, наверное, дома сидел бы на речке с гитарой, в окружении друзей- товарищей... Или нет, я бы, наверное, сейчас был на работе, в ДК, играл с нашим ударником по кличке «Шкура» на бильярде... «Рота, стройся!» - прервал мои мечты сержант. Построились. Недосчитались Сейфулина. «Спит, собака, где- нибудь» - сказал сержант, «Первый взвод – разойтись! Искать бойца! Рота – перекурить!» Покурили. Взвод вернулся ни с чем.

Тогда скомандовали сложить оружие и всей ротой продолжить поиски. Мы разбрелись по окрестностям, не уходя дальше железнодорожного полотна: я брел по лесочку, выискивая и сбивая сапогом грибы, в основном – мухоморы. Один раз попалась целая семейка подосиновиков с ярко-оранжевыми шляпками, игравшими на солнце, пожалел, что деть их некуда. Я дошел до самой железной дороги, посмотрел, как пронесся очередной аккуратненький немецкий поезд, потом услышал: «Рота, строиться!» Повернул обратно, думая, что лучше бы еще часа два побродить, как раз до обеда. Сержанты были озабоченными, злыми. Нас шагом повели в часть.

Когда мы строились, видели, как по дороге удаляется немецкая полицейская машина. По строю пронесся слух, что Сейфулин в немецком госпитале, о чем рассказали полицейские, без обеих ног, которые ему отрезало поездом. Уже потом замполит роты рассказал, что солдат хотел, что бы ему отрезало ступню, для чего перетянул заранее ремнем голень, лег возле рельсов перед приближающимся поездом. Да не рассчитал – его мотнуло и отрезало обе ноги чуть ниже колена. Машинист по рации сообщил в полицию, те сразу приехали и отвезли его в ближайший городок – Лукен- Вальде, а потом приехали и рассказали сержантам.

Этот случай на две недели освободил нас от «жестокого воспитания» со стороны сержантов, те обращались к нам на «вы» издевательским тоном, но Устав не нарушали. Замполит дежурил по роте до самого отбоя, чем очень были недовольны сержанты, привыкшие собираться в ленкомнате после ужина (смотреть телевизор).

Сейфулина не судили за членовредительство, просто отправили домой через два месяца, а письма для него из дома замполит забирал у дневального и уносил из роты. Постепенно все вернулось к обычному положению вещей, мы готовились к «малому дембелю», к отправке по разным частям ГСВГ...

1996