Дядя Ваня (окончание)

Две недели спустя, состоялась премьера «Дяди Вани». Все черновые прогоны и генеральные Серега торчал за кулисами, и со стороны было видно, как он неотступно следовал взглядом за главным героем, шевеля губами, старался уловить и запомнить не только слова, но и интонации.

Шли премьерные вечера, обкатывался спектакль, декорации не разбирали, и Петрович после спектакля водил Серегу по сцене, фиксируя мизансцены, заставлял их выполнять до автоматизма.

- Ты пойми, - говорил он возбужденно. - Мизансцена должна органически вытекать сама собой из внутреннего состояния героя...В жизни, это все на подсознании, а театр – не совсем реальная жизнь, понимаешь?

Серега, кивая головой в знак согласия, ничего не понимая, но видя, как у Петровича блестят глаза от азарта предстоящего, безвольно повторял все, что от него требовали.

В один из вечеров было решено «тряхнуть», как любил выражаться Петрович. Дождавшись, когда все ушли, Серега пробежал на всякий случай через фойе и, вынырнув из мрака зала к авансцене, где ждал его Петрович, волнуясь, сказал, - Порядок, можно.

Когда оба поднялись с правой стороны портала на сцену, первым делом Петрович открыл занавес и повернул круг на последнюю картину спектакля.

- Серега, дуй туда, - и, показав рукой на осветительную ложу, Петрович добавил. - Включи пару фонарей, а я софиты зажгу, думаю, хватит...Правда. – не то спрашивая, не то утверждая, прохрипел он.

Все было готово, Петрович еще раз осмотрел декорации и жестом пригласил Серегу на сцену.

- Ну, соберись, вспомни, о чем мы говорили, а я буду тебе подбрасывать реплики из партера. Запомни, у него разом все рухнуло в жизни. Это трагедия. Представь, что завтра дядя Ваня с Соней и матерью будут нищие, под забором, безо всего. Ужас! – стараясь распалить Серегу, Петрович все больше и больше приходил в возбуждение.

- Иди, я начну с монолога Серебрякова, где он предлагает продать дом. Поехали, - и он нежно потрепал Серегу по плечу.

Стараясь, как можно точнее нести мысль, Петрович стал произносить монолог Серебрякова:

- Я пригласил вас, господа, чтобы объявить вам... ...позволит купить в Финляндии небольшую дачу.

- Постой...Мне кажется, что мне изменяет мой слух. Повтори, что ты сказал, - четко копируя интонации и движения актера в спектакле, вступил в диалог Серега.

- Я предлагаю продать имение, - подбросил, Петрович.

- Ты продаешь имение, превосходная идея...А куда прикажешь деваться мне со старухой матерью и вот с Соней? - с неподдельной искренностью спросил Серега. - Это непостижимо! Или я с ума сошел, или...или...

Тут Петрович не выдержал и ободряюще захрипел:

- Молодец, умница, отличная реакция... Держи, держи это настроение.

- И вот когда я стал стар, меня хотят выгнать отсюда в шею! – не реагируя на одобрение, продолжал Серега.

- Ваня, дружочек, не надо...Зачем портить хорошие отношения? - сипло взмолился Петрович, словами Телегина, и тут же, но уже хрипловато бросил реплику Серебрякова:

- Господа! Да уймите же его, наконец!

- Постой, я не кончил! Ты погубил мою жизнь! Я не жил, не жил! По твоей милости я истребил, уничтожил лучшие годы своей жизни! – кричал на весь зал Серега. - Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел...Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский...Я с ума схожу...Матушка, я в отчаянии! – не унимался, Серега.

- Стоп, стоп! - захлопал в ладоши Петрович. – Нет, Серега! Здесь не надо уходить в крик... Это - крик души! Это наивысшая точка душевного потрясения для любого человека... Понимаешь? Что есть еще дороже жизни? Ничего, и вот она рушится на виду у всех...За этим, только сумасшествие...Понимаешь ли ты? - и тут, вдруг, он не выдержал, стремительно вылетел на сцену; его всего трясло, глаза дико сверкали, лицо в какое-то мгновение стало неузнаваемым, что даже испугало Серегу, отчего он быстро сбежал в партер.

Петрович метался по сцене как раненый зверь, наконец, остановившись у стола, в зал полетели раздирающие слова монолога:

- Я погубил свою жизнь, уничтожил лучшие годы своей жизни! Пропала моя жизнь!.. Господи! Как бездарно я прожил ее...Вечные заблуждения молодости, суета, терзания слабого дарования...Боже мой, как чудовищно я обошелся с ней... Каким же надо быть ничтожеством, чтобы так истерзать ее пустыми муками, спесью, самообольщением...Я только сейчас понял как надо жить. Дайте, дайте, ради бога мне жить, из меня может выйти Симонов, Смоктуновский...Я с ума схожу... Серега, милый, что мне делать?.. Как жить, Сегега-а-а?

Серега был поражен. Во-первых, он никак не мог взять в толк, откуда эти слова, такого текста в пьесе не было, и в то же время, не мог оторвать взгляда от сцены, ему никогда еще не приходилось видеть такого: Петрович, обессилев, опустился на стул, по щекам его текли слезы, рот перекосило гримасой отчаяния, а слова, да - слова, только сейчас до Сереги дошло, что говорил Петрович без хрипа. Он стоял и ошеломленный всем, что творилось на сцене, слушал его красивый с бархатным тембром голос.