Пари часть1

ПАРИ

Новосибирск — Алма-Ата — Новосибирск.

Август 1961 г.

Удивительный все-таки достался ему характер. При всех бедах, которые обрушились на Владимира еще в отроческом возрасте, он оставался неисправимым жизнелюбом. Да, он был счастлив, несмотря на то, что в этом мире у него не было ни одной родной души. И не переставал удивляться, почему люди, живущие в полном достатке, окруженные красивыми и дорогими вещами в своих уютных жилищах, не испытывают такого же восхищения окружающим миром и наслаждения каждым мигом быстротекущей жизни, как он, не имеющий ничего, кроме полупустого потертого чемодана. Ему казалось, что внутри его худого мальчишеского тела спрятан какой-то мощный источник, ежесекундно излучающий энергию. И в этом секрет его оптимизма и полноты мироощущения.

То далекое лето порадовало его, семнадцатилетнего учащегося ремесленного училища, почти тропическим зноем, неограниченной возможностью купаться и загорать, однако последние августовские дни принесли с собой в город холодные ветры и свинцовые тучи, разразившиеся затяжными дождями.

— Вот бы продлить лето хоть на недельку, — высказал вслух свои мысли Вовка, но тут же грустно добавил: — Жаль, что это невозможно.

— Почему же, — возразил его товарищ по «ремеслухе» Равиль, — езжай в Среднюю Азию и загорай еще хоть два месяца.

— В Ташкент или Алма-Ату? Спасибо за подсказку! Без тебя бы не догадался Вот возьму и поеду — Врешь! — Равиль явно его подзадоривал.

— А вот не вру! — клюнул на подначку друга Володька. Его самолюбие было затронуто не на шутку, и он уже всерьез обдумывал шальную идею возможной поездки на юг.

— Мне до выпускных экзаменов, — рассуждал он вслух, продолжая полемику с Равилем, — целую неделю делать нечего. Погода ни к черту и не скоро наладится. А пролеживать бока на общежитской койке не по мне. Все к тому, чтобы ехать.

— Одного желания мало, еще и деньги нужны, — язвительно напомнил Равиль. — Ты на какие капиталы собрался путешествовать?

— Денег у меня немного — всего пять рублей. Думаю, хватит

— Конечно, хватит, — иронически согласился Равиль. — На сотню километров, а до Алма-Аты не меньше полутора тысяч верст. Как ни кинь — рублей сто-полтораста нужно.

Эти препирательства в конце концов надоели Вовке, неверие друга ему показалось оскорбительным, и он решил поставить точку в споре.

— Уезжаю сегодня же вечером. С пятью рублями. Можешь удостовериться лично: проводить на вокзал и обыскать

— Не верю! — категорично заявил Равиль.

— Вот заладил: не верю, не верю Во что именно не веришь?

— В то, что ты все-таки решишься поехать. А если и попытаешься, то далеко не уедешь: милиция снимет с поезда.

— Как же она меня снимет? Я ведь собираюсь ехать не на крыше вагона и не в «собачьем ящике», а как все нормальные пассажиры. В вагоне.

— Ты, заяц, сначала в вагон попади!

— Попаду, не сомневайся. И вообще хватит болтать. Давай поспорим, что я съезжу в Алма-Ату, а от пяти рублей еще и кое-какая мелочь останется.

— На что спорим? — принял вызов вошедший в азарт Равиль.

— Твой набор настольного тенниса против моей спортивной майки, — предложил Вовка.

— Согласен. А как ты докажешь, что был в Алма-Ате?

— Возьму с собой фотоаппарат. Фотоснимки на фоне города — чем не вещественные доказательства. Но сразу условимся — не болтай, ни одна живая душа об этом знать не должна. Если кто-то спросит, куда я подевался, скажешь, что уехал в деревню к дальним родственникам. Ну что, по рукам?

— По рукам!

Был полдень, время позволяло не только подготовиться к поездке, но и обдумать примерный план действий. Сразу же после возвращения в общежитие Вовка узнал у дежурной час отправления вечернего поезда в Алма-Ату. Сборов, ни долгих, ни коротких, не предполагалось, так как он решил ехать налегке, а точнее — без всякого багажа и дорожных припасов в обычной своей экипировке — простеньких серых брюках и клетчатой рубашке с короткими рукавами. Но, как и обещал Равилю, взял с собой старенькую «Смену», с трудом затолкнув фотоаппарат в карман брюк. Ходить, а тем более сидеть с встопорщившимся карманом будет, конечно, неудобно, но не брать же с собой только ради этого чемодан.

Он улегся на кровать не для того, чтобы вздремнуть перед дальней дорогой, а чтобы спокойно обдумать, как осуществить свой сумасшедший план, не допуская и мысли пойти на попятную. Для того, что он затеял, существовало очень точное определение — авантюра. Причем очень рискованная. Утешаться оставалось только тем, что непредсказуемые последствия предполагаемого вояжа Вовке придется расхлебывать самому. Если с ним что-то случится, родители уже не узнают и переживать им по этому поводу не придется: отец не вернулся с войны, а мать умерла, оставив его круглым сиротой в пятнадцать лет. Да, он свободен в своем выборе, и при неблагоприятном стечении обстоятельств единственный человек, который может пострадать и понести наказание — он сам. С этим все ясно. Сложнее обстояло дело с гражданско-правовой подоплекой предстоящей поездки. Если следовать простой логике, получалось, что, добираясь до Алма-Аты «зайцем», он самым бессовестным образом залезал в карман к государству, которое не только регулярно выплачивало ему сиротское пособие, но и, взяв на полное обеспечение, помогло получить хорошую специальность токаря. Ущерб исчислялся стоимостью билета в оба конца. Иными словами, за все доброе он собирался отплатить черной неблагодарностью. Хотя, если подойти к этому вопросу не столь строго, что стоит такой махине, как поезд, наряду с платежеспособными пассажирами прихватить одного безбилетника. Этот более чем сомнительный довод, цену которому он сам прекрасно понимал, положил конец нравственным терзаниям.

Уже смеркалось, когда Вовка с Равилем приехали на вокзал. Поезд стоял на перроне, и пассажиры спешили найти свои вагоны и занять места согласно купленным билетам. Вовка пока присматривался. Решив ехать в плацкартном вагоне (а их было полдесятка), он старался выбрать проводника попроще и подобрее. Определившись, несколько раз прошел мимо облюбованного вагона, а затем примкнул к будущим попутчикам, уже разместившим свой багаж и решившим перед отправлением поезда подышать свежим воздухом. Слившись с ними, он как бы не замечал стоявшего несколько в стороне Равиля, который, недоумевая, ожидал, что же будет дальше. Когда раздался гудок электровоза и лязгнули тронувшиеся с места колеса, Вовка вместо того, чтобы вместе с остальными пассажирами ринуться в вагон, бросился к Равилю с жалобным криком:

— Прощай, дружище!

И крепко обняв его, не торопился выпускать из объятий ошалевшего от такого неожиданно бурного проявления чувств Равиля, через секунду сообразившего, что это всего лишь инсценировка, предусмотренная Вовкиным планом.

— Давай быстрей, — крикнул кто-то из тамбура, — нашел время обниматься!

А он, прибавляя шагу, шел рядом с набиравшим скорость поездом, обратив скорбное лицо к другу, дотой поры, пока сильные руки проводника и полного казаха, схватив его за шкирку, как тонущего котенка, не втащили на вагонную площадку. А Вовка все еще кричал семенившему за поездом с раскрытым от удивления ртом Равилю:

— Пиши мне в Алма-Ату-у-у!

Первая хитрость удалась. Но через десять-пятнадцать минут начнется проверка билетов, потом обязательно где-нибудь в середине пути нагрянут ревизоры. Нужно вести себя предельно осторожно: лишний раз не мелькать перед проводником и оставаться как можно менее заметным. Лучше всего время от времени уходить в другие вагоны, а ночевать в своем, на третьей полке, плотно прижавшись к стене, чтобы его не было видно из коридора. Проверка билетов закончилась для него благополучно. Перемещаясь с группами людей из вагона в вагон, он сумел избежать роковой встречи с проводником, а уже через час начался массовый отход ко сну. Прошмыгнув в свой вагон, Вовка забрался на багажную полку, вытащил из кармана мешавший нормально улечься фотоаппарат и, заткнув его в угол, быстро уснул.