КОМА 7.2

Эльсия

"Меня задержали прямо на рабочем месте. Каким образом им удалось отыскать меня в бесконечных подземных строительных лесах Новой Главной Лаборатории, осталось для меня тайной, ведь никто не ведет за нами наблюдения, никто даже из моей бригады не знал, в каком я отсеке. На помещение в полторы тысячи кубов, изрешеченной тысячами лестниц, металлических и деревянных помостов, каркасами грузоподъемных линий, работала одна наша бригада из шестнадцати человек, включая меня, которые расползлись по всему подземному царству в поисках неполадок в проводке и исправлении оных. Так что полиции, думаю пришлось изрядно пошастать в полумраке аварийного освещения прежде, чем меня отыскать. Тем не менее им удалось меня задержать и проводить наверх для первичного допроса. В раздевалке, когда я переодевался, офицер Камп, который, как выяснилось, в одиночку явился в Лабораторию для задержания меня, в кратце изложил мне суть дела и прежде, чем начать допрос предложили перенести встречу до связи с адвокатом. Но я отказался. Какой адвокат мне поможет, когда вина и так уже более чем очевидна? И они это прекрасно понимали.

- Мистер Девиз Саггерман, Вам было известно, что анроидов серии 7 четыре месяца назад была запрещена Законом о Привотизации ИИ как деффектная модель, несущая в себе потенциальную опасность для человека, - вразумительно говорил офицер Камп, долговязый лысый мужчина предпреклонного возраста. - Так же, я уверен, вам известно, что утаение от утилизаци данных моделей ИИ, карается по уголовному кодексу лишением свободы сроком до семи лет строгого режима и пожизненный запрет к доступу к оргтехнике...

- Вы обязаны спросить, почему же я все же пошел против закона, скрыв экземпляр в своем доме? - устало закончил я.

- Я вам вообще ничего не обязан. В моих правах предусматривалась операция по захвату преступника и без суда и следствия... Мне необязательно разводить всю эту демагогию. Времена гуманных Правоохранительных организаций прошли. К сегодняшнему дню все провохранительное изжило себя. Осталось лишь то, что за счет одного выродка спасает жизни десяткам, а то и сотням в теории адекватных жителей мегаполиса.

- Тогда что же Вам мешает приступить к решительным действиям?

- Я отношу себя к тем, кто в теории, - мрачно ответил Камп. - И я вижу, что и Вы недавно были одним из них. Просто, как это обычно бывает, кукушка съехала на почве этой, мать ее, техники.

- И все? - удивился я. - И это вся причина?

Офицер долго сверлил меня взглядом. Мое внешнее спокойствие истончалось, подобно корке льда на солнце, ладони мои вспотели от волнения. Этому непробиваемому каменному человеку не нужны были всякие психотропные игрушки, вживляемые офицерам и инспекторам в глазные яблоки, в голосовые связки и "подушечки" пальцев рук для повышения результативности допроса. Он и без них мог без труда обезоружить допрашиваемого, вынудить говорить правду - лишь бы не нарываться на более действенные и менее гуманные методы...

Но все же я держал себя в руках, и глядел офицеру в темно-карие непроницаемые глаза.

- Я хорошо знаю Вашего коллегу, мистер Саггерман. Доктора Годфри.

Я искренне удивился этому сообщению. Насколько мне было известно, у "моего коллеги" никогда не было хороших знакомых, и никогда он не был предрасположен к близким знакомствам. Тут, наверное, совсем иное объяснение, мало значимое для меня...

- Вот как? И давно?

- Узнав о Вашем задержании, он просил сделать все возможное, что будет в моих силах. К тому же... К тому же у меня сын помешан на них. Он один из тех, кто борется за права андроидов. К нему я не могу относиться как к неодушевленному тряпью, коих я немало засадил на своем веку. Я вижу в нем прежде всего сына и живого человека, умеющего здраво рассуждать и оценивать свои поступки.

Я усмехнулся. Мне довольно часто приходилось касаться этой темы, потому ответ был задолго готов.

- Не нужно так переживать, - сказал я. - Андроиды - веяние жестокой и извращенной моды. Большинство из тех, кто кричит в голос об их человечности и одушевленности - жертвы информационной атаки, производимой телевидением и Интернетом, а не психического расстройства. Не нужно торопиться с выводами и выписывать сыну желтый билет. Два - три года - и ваш сын осознает ошибку своих убеждений.

В лице офицер Камп совсем не изменился, но я почувствовал, как в нем что-то дрогнуло. Он был одним из тех людей, кто не понимал и не принимал извращенные выдумки современных всевластных корпораций, кто отчаянно и самозабвенно борется с ними. Кто в итоге строит свои крепости, свои армии - в точности такие же по форме и возможностям, как у врага его, лишь другого цвета. Кто не видит в пылу борьбы, что вне зависимости от того, кто победит, мир, отстроенный рукой человеческой, останется таким же безумным, безрассудным, извращенным в своих выдумках и до крайности нелепым - с точки зрения здравомыслящего человека, который, завидев это копошащееся нечто, не станет терпеть, а бросит плуг и возьмется за меч... и все начнется заново.

Офицер Камп, возможно понимал и это, потому чувствовал себя весьма скверно.

- Офицер Камп, мне не под силу объяснить Вам мотивацию моего поступка в двух словах, - сказал я, немного подумав. - Нам придется провести целый вечер в беседе. У меня просто возникло предчувствие. Поступи я иначе, то совершил бы преступление против себя. Вы же сами понимаете, как часто сталкиваются в противоборство подобные вещи...

Офицер вздохнул, недобро усмехнувшись, потер подбородок. По-вилимому, похожие разговоры с ним так же происходили не впервые, от чего он испытывал раздражение: снова приходится повторяться.

- Предчувствие... Преступления против себя... Мистер Саггерман, Вы взрослый образованный человек, а гоните мне эту охинею! Прикажете все это записывать в протокол? Это же лепет пьяного школьника!

- Я не мог поступить иначе, офицер. Больше мне нечего Вам добавить по существу. Даже если бы мои слова прибавили моему положению больше смысла...

Офицер Камп опять вздохнул, поднялся со скамьи, возвысившись надо мной.

- Что ж, я выполнил просьбу вашего отца. Пройдемте в отделение для дальнейшего допроса и подписи протокола.

Похоже, разговор окончен. Когда мы выходили из проходных, где я забрал свой пропуск, офицер Камп сказал мне в спину:

- Все эти идиоты не понимают одной простой вещи: у анроидов нет и не может быть души. Эта та единственная вещь, которая отличает людей от этого металлолома, обтянутого латексом.

Я лишь печально усмехнулся на это заверение.

- Никто до сих пор не занет, что есть душа и есть ли она вообще, а все туда же - присваивают ее одним только человеческим особям. Я пятнадцать лет работаю бок о бок с учеными, которые разрабатывают все более усовершенственные модели ИИ, которые, кстати говоря, вообще не верят в существование души. Почему бы Вам их тоже не засадить за решетку?

- Будь моя воля...

- Все происходит лишь потому, что облик нашего мира зависит от оценки происходящего, а не от того, что есть на самом деле! Иного не дано ни людям, ни андроидам, ни любому другому проявлению разума!

Мы вышли в шумные объятья узкой улицы, прорвались к машине сквозь поток спешивших одноликих горожан. Я уселся на заднее сиденье, офицер Камп занял место водителя. Он посидел с минуту без движений и в молчании. Затем включил магнитолу, на черном экране которой высветилась фиолетовая надпись: 01/01. Glenn Miller - M o o n l i g h t C o c k t a i l .mp3. Неторопливый джазз паралельно с неизбежно записавшимся потрескиванием под иглой винила растекся по черному салону автомобиля. Весьма необычно было узнать о музыкальных предпочтениях офицера. Не думал, что кто-то в нашем сошедшем с ума от бесконечной гонки обществе найдется человек, котрый станет слушать подобное старье, которое даже в Интернете непросто найти.

- Любимая песня "моего коллеги", - заметил я.

- Тогда умели петь... о людях, - отстраненно проговорил Камп с некой горечью в голосе и повернул ключ зажигания. - Сейчас их разучили даже любить... людей.

"Любимые слова моего коллеги," - чуть было не проговорился я, но вовремя смолчал. Унего может сбиться программа, и я надолго останусь запертым в машине.

Автомобиль воспарил над потоком машин, волочившимся по разбитому залуженному асфальту, и помчал меж железобетонными исполинами, сверкающими и ослепляющими рекламными экранами и переливающимися всеми цветами вывесками ресторанов, супермаркетов, казино...

Я смотрел в боковое окно, смотрел на отражение нашего автомобиля, которое бежало по зеркальным покрытиям уносящихся назад небоскребов - вроде бы как разумное решение проблемы иллюзии расширения пространства, принятое год назад Советом архитекторов. И сказал, вмешиваясь в ненавязчивую мелодию, лившуюся из динамиков за моей спиной и вмурованных в дверцы:

- Вы правы, доктор Годфри. Люди больше не умеют по-настоящему любить. Людей."